Шрифт:
Закладка:
– Что случилось, сын? – вопрос был пропитан тонким ожиданием худшего ответа.
– Все живы, если ты об этом. Но, прежде чем я задам вопросы, на которые ты ответишь, хочешь ты этого или нет, я должен знать: есть ли кто‑то с корабля, кому нужна моя помощь?
Такого тона Холд никогда не слышал от Нила. И в этот момент он поймал себя на мысли, что ему плевать на спасенного Алекса: все его чувства направлены на желание узнать у сына причину такого холода и такой надменности. Причем Нил сам подметил это в лице отца, которое, как оказалось, не такое уж и каменное, когда это нужно. Но весь этот переломный в некотором смысле момент не мог продолжаться до своего апогея, своей точки невозврата, если быть точнее. Затянувшееся усвоение новых ролей на шахматной доске было прервано бесцеремонно ворвавшимся Августом:
– Где Нора?!
Он встал у головы монстра и, лишь бегло осмотрев его, уже начал тратить силы на сдерживание рвотного порыва, скривив лицо. Нил повернулся к Августу и встретил его порыв приличной такой претензией в лице, где уже Холд разглядел подожженный фитиль очень громкого взрыва.
– Может быть, лучше ты расскажешь, какого черта двенадцатилетняя девочка умеет взламывать шкафчики и пользоваться огнестрельным оружием?! Да, она это сделала, поздравляю. Отец года!
– Что случилось?! – Август был под властью страха, уже поглядывая вокруг себя в поисках дочери, забыв про рядом лежащее вскрытое тело.
– Все в порядке! Успокойся. Жива она. Можешь гордиться, она помогла убить его.
Август от удивления даже речь потерял, смотря то на Нила, то на монстра, то на Холда в недоумении.
– Давай‑ка ты в следующий раз вспомнишь, что она еще ребенок! Ты меня слышишь?!
– Почему вы не спрятались в звездолете? – Холд вклинился в разговор в первую очередь для хотя бы слабого, но погашения пламени конфликта.
– Я решил сам разобраться, вот почему.
– И ты рискнул моей дочерью?!
Взбешенный Август схватил Нила за грудки, готовясь устроить взбучку, явно преобладая в физической форме, но тот и вовсе не подал виду:
– Они должны были сидеть в блоке связи, там мы их оставили. Но твоя дочь решила проявить энтузиазм, потому что ее идиот отец относился к ней как к солдату, и вот она решила доказать! Доказать тебе, урод ты тупой, что она взрослая и готова постоять за себя, а значит, может приносить пользу! Все, что она желала, – это утвердиться перед тобой! Вот и проявила инициативу.
Нил освободился от захвата.
– Мы с Лилит пошли вниз, а Нора подстрекнула Максима, ну и они решили, что могут не хуже взрослых. Только когда она украла пистолет, то это существо и вылезло на них, пробравшись снизу через лифт. Мы прибежали и увидели раненую Нору в крови, когда оно начало уже выламывать дверь на выход с базы. Мой сын взял пистолет и убил его! Мой сын из‑за твоей дочери убил человека! Ты слышишь это?! Понимаешь, что я имею в виду? Вы оба вообще осознаете, что пережили дети?
– Что с Норой? – спросил уже заметно строже Холд.
– Она получила покасательные рваные раны на руке и лице. Но ничего страшного, – поспешил он сохранить оттенки здравомыслия Августа. – Я наложил швы, жизненно важные органы не задеты. Шрамы будут, но небольшие, не беспокойся. Потом пластикой легко скроете, словно и не было.
Отойдя Август спрятал лицо в руках, борясь с искренним самоунижением и виной перед его девочкой. Ему поскорее хотелось к ней, но боль внутри от того, как он ее подвел, ставила внушительную преграду, вынуждая чувствовать себя еще и трусом. В итоге он развернулся к Нилу и сквозь влажные глаза и сцепленные челюсти пытался то ли поблагодарить его, то ли… В общем, представить что‑то конкретное в этот момент Августу было тяжело. Такого страха он не испытывал, пожалуй, никогда, что, разумеется, подведет определенные выводы об этом месте. К счастью, Нил понял куда больше, чем тот сам мог осознать, как и сказать.
– Сейчас они спят. Там, в комнате.
Нил указал кивком на угловое помещение, прямо у выхода из блока. Двери и стены были глухими. Пока Август глядел туда, Нил уже протянул ему планшет, где было открыто изображение с микрокамеры, установленной им внутри. Август взял его в руки и не мог оторваться от вида двух мирно спящих на одном диване детей.
– Им нужен отдых, заснули пару часов назад. Совет хочешь? Вспомни и напомни ей, что она еще ребенок. Ей это очень нужно. А тебе поможет в будущем. Поверь, я знаю.
Ох, эти последние слова он крайне показательно направил в критику Холда и лишь после произнесения повернулся к нему, убеждаясь, что смысл дошел до адресата.
– Тащите, кого нашли, а то еще одно вскрытие проводить не хочется.
Каждое действие Лилит было аккуратно пропитано красотой и в некотором смысле грацией. Заботливое отношение к компьютерам в сокрытой ранее комнате – это тот необходимый для нее успокаивающий бальзам в процессе работы по раскапыванию тайны. Настоящий массаж для мысли, должный перезагрузить утомленный ум. Разумеется, подобному очень способствовало искусственное одиночество, необходимое для концентрации. Если бы Лилит знала о том, как все случившееся с детьми и неизвестным человеком повлияет в итоге на Нила, то, скорее всего, почувствовала бы зависть. Но не стоит делать поспешных выводов – бесспорно, как жена и просто человек, она будет рада узнать о более цельном формировании ее мужа как взрослого мужчины, наконец‑то разорвавшего тянущие назад путы проблем с отцом. Да вот только если Нил уже выставил новые для себя ориентиры, следуя им с завидной скоростью и упорством, то Лилит была в смятении и всеобщем раздрае. И если кто ей и мог помочь в собственных проблемах, то именно Нил, как единственный знающий о первородной причине случившегося надлома. Как часто и бывает, человеку с грузом неразрешенных тягостных эмоциональных язв в первую очередь надо хотя бы их признать, а уже потом найти способ устранения. Вот она и сидит одна, увлеченная раскапыванием ожидаемо страшных причин существования здесь того человека, чье изуродованное временем тело вскрывает Нил. Надеется ли она через эту работу с этой подоплекой распутать свой клубок мучающих мыслей? Да, конечно. И это стало важным признанием самой себе, что служит и первым шагом на трудном пути к собственной реабилитации.
Для начала она вытащила гибридный компьютер из угла комнаты почти на середину, аккуратно поглядывая на разноцветные мотки проводов, желая сохранить полную работоспособность. Воткнув по углам в потолок переносные лампы, Лилит создала в некотором роде свою операционную, где холодно‑голубоватый оттенок позволял разглядеть любой предмет окружения под любым углом. Квадратный ящик с пятью отсеками плавно двигался на четырех колесиках так, как ей было необходимо, позволяя использовать любой инструмент для вскрытия и изучения.
Пока программное обеспечение планшета собирало данные об этом стареньком, но очень живучем оборудовании, заодно фрагментируя жесткие диски, ее руки так и потянулись к вскрытию объекта. Процесс этот был крайне поступательным и аккуратным, что вновь олицетворяет для нее красоту и заботу. Причем так было всегда, что, несомненно, удивляло ее родителей, видевших по своему примеру дочь либо актрисой театра, либо писательницей. А она, наша Лилит, крайне рано увлеклась сначала механикой, а потом и программированием, проецируя точную науку на понимание мира. В своем роде систему координат и опору для контроля над собственной жизнью. В чем была такая необходимость? Все просто: она была одинока и потеряна в семье, где пропасть между ней и остальными казалась непреодолимой. Самая младшая, девочка рано познала жизненную надобность самостоятельности, в одиночестве изобретая инструмент познания мира. Уже тогда она выстраивала свое мировоззрение преимущественно мыслями, а не чувствами. Хотя, стоит отметить, с годами она нашла свой баланс, позволяющий получать удовольствие от жизни сполна. Так вот, за последние три месяца этот баланс даже не поддавался восстановлению, будто бы и не было его вообще, а то, известное ей, – лишь иллюзия, осознанный обман.
