царская святая, поскольку он — помазанник Божий, представитель Всевышнего на земле. Когда декабрьские заговорщики порешили малолетнего наследника престола, они разрушили самую основу власти в стране, а новую не создали, не обеспечив выборности и не найдя авторитетную фигуру, кто создал бы новую вертикаль под себя. Пестель не только жесток был, но и мелок для настоящего вождя. Если злому гению германского народа удалось создать национальный миф на унижении от Версальского мира и от «злокозненных» евреев, Пестель даже не приблизился к подобному.

Конечно, никто меня не осудит, если теперь, после свержения фюрера, я отлучусь на год, отправлюсь к семье на Монмартр, подальше от неизбежной пере-перестройки. Но чувство ответственности за всё происходящее тут из-за моего вмешательства не отпускает. Я должен действовать дальше. И точка.

Многие глупости, наделанные Пестелем сотоварищи, исправились просто, одним только росчерком пера. Нижний Владимир вернул имя Новгорода, город на Клязьме стал Владимиром, «Русская Правда» упала в камин на растопку. Незадачливые мятежники, сосланные за Урал Расправным Благочинием, скоро приедут.

Однако как вернуть Крым и Бессарабию, бессовестно под шумок османами захваченные, когда Русская Императорская Армия распущена, а республиканские стрельцы ни на что не годны, кроме парадов с криками «хайль»? Как поляков обуздать? Им, заслышавшим о слабости Руси, вновь вздумалось вопить о Великой Речи Посполитой «от можа до можа» (от моря до моря) и возвращении Крэсов Усходних, бывших литовских земель. Шведы зарятся на Финское княжество, персы — на Кавказ до Тифлиса. Как торговлю и заводы наладить, ежели купеческие предприятия порушены, а на новые золота нет? Как земледелие вернуть, когда хозяева угодий перетасованы, словно колода перед раздачей, а крестьянство и баре остались в обиженных? Как финансы отстроить в государстве, где рубль меньше стоит, нежели бумага, на его печать траченная? Как зазвать иностранных негоциантов, что после заварухи в Россию носа не кажут?

Как хорошо же было мне в егерском полку, отвечая только за кавалерийский спецназ… Вмешавшись во всероссийскую историю, я уже напортачил. Что потом мне придётся? Неужто корректировать её во всепланетном масштабе, а там и галактическом? Нет уж, увольте.

Я упросил Демидова не назначать меня ни на какой пост во Временном правительстве России, оставшись только тайным советником. Павел согласился и тут же поручил мне организовать Всероссийское собрание для подготовки думских выборов, а также встречу Николая и его будущую коронацию. Удружил, брат…

Сам Павел Николаевич, с зимы 1827 года ещё больше в теле опавший, к вечеру уговаривал графинчик горькой и подумывал даже перевалить ношу свою чьи-то другие плечи, надеюсь — не мои. Однажды поведал мне, как рассказал об этих мыслях Еве Авроре. Та, естественно, пришла в ужас, в гневе отлучила супруга от опочивальни. Титул первой леди России — лучшее украшение для женщины, как от него отказаться?

Побранившись с мужем, Ева Аврора уехала в Санкт-Петербург, объяснивши всем, что воздух морской для её здоровья благотворен. По Георгиевскому поползли сплетни: где это видано, чтоб сырость Северной Пальмиры кому-то на пользу шла? Верно, возжелала гуляний и веселья, которых не сыскать подле мужа.

Николай отверг предложение. Короновать он предложил сына Александра, несколько облегчив тем жизнь новому правительству. Малолетний царь при регенте веса большого не имеет.

Осенью, к коронации, приехала в Москву Аграфена Юрьевна с детьми, моя счастливая семейная жизнь вызвала у Демидова тихую зависть. Я как раз выкупил большой дом на Арбате, обращённый в казну после того, как Расправное Благочиние пустило в расход его владельцев, а законных их наследников не сыскалось. После тирании Пестеля такой недвижимости в Москве было вдосталь; я выбрал самый удобный и близкий к Кремлю, Аграфена Юрьевна принялась его благоустраивать с тем же рвением, как и маленькое наше гнездо на Монмартре.

Зависть Демидова могла перерасти во что-то худшее. Пока же я надеялся, что обойдётся.

Глава 9

9

С каждой неделей Демидов становился упрямее, угрюмее и раздражительнее. Снова и снова заводил разговор на тему: может, лучше — ну его. Но и выхода не видел.

— Деться куда? — задал он как-то риторический вопрос. — В Нижнем Новгороде жизнь не сахар, как и везде на Руси. Можно, конечно, всё продать, рубли хоть как в золото да английские фунты обернуть и в Европу уехать. Сколько бы ни вышло в остатке, на жизнь точно хватит.

Мне надоело, и я ударил по дых:

— Ваш отец как на сие смотрит?

Демидов ещё более сник.

— Батюшка не переживёт, а дед в гробу перевернётся. Не для того предтечи столетиями вставали ни свет ни заря, считали каждый грош, самому завалящему рублику дело находили, чтобы сгубить это разом. Поэтому для демидовского наследия нужна цветущая Русь, а вернуть её на путь истинный некому более.

Поворот в настроении печального мужа и не слишком успешного премьер-министра произвести смог лишь Пушкин. Великий поэт, в Республике опальный, почтил Москву визитом по пути в Санкт-Петербург. Узнав об этом, я потянул его в премьерские покои, на коридоре у которых лишь недавно исчезли последние следы чёрного пятна от самосожжения. Они напоминали Демидову ежедневно, во что выливается дурное правление на Руси.

Появившись в кабинете премьера, Александр Сергеевич шутовски вытянулся во фрунт, военные манеры передразнивая, и отрапортовал:

— По вашему приказу явился, Всемилостивейший Государь!

В поблекшей роскоши дворца усталый Демидов обнял поэта за плечи и велел не фиглярничать, а общаться накоротке, как на посиделках в Нижнем Новгороде, запросто именуя его Павлом Николаевичем.

— Искренне рад, mon ami. Знавал тебя прежним, но боялся, что верховный пост тебя испортит да спеси добавит.

— В будущем, быть может. Уберу зло, Пестелем России принесённое, тогда и возгоржусь без меры. Сейчас увы — гордиться нечем, брат Пушкин. Расскажи лучше, что поделывал с прошлой осени?

— Путешествовал всё больше, как строгановская ссылка в Болдино отменилась, — Александр Сергеевич с удовольствием пригубил коньячку из императорских запасов. — Чаял вот в Париж податься.

— Передумал али денег не хватило?

Нужда — вечная спутница поэтов. Среди них принято наделать долгов, карточных и обычных, заложить имение и голодать подобно Шекспиру, пока лондонская публика не оценила сочинённые им пьесы. Но не таков был Пушкин, любитель хорошей жизни и не терявший голову до безрассудства… кроме как из-за любви, но и эта потеря его ещё не настигла.

— Да вот, приятель мой из Парижа писал, уговаривал. Он туда до Революции съехал.

Отступник света, друг природы,Покинул он родной пределИ в край далёкий полетелС весёлым