Шрифт:
Закладка:
Через четыре часа, одурев от сортировки, Соснин нашел пять контрольных талонов с разными номерами читательских билетов и разными фамилиями, но заполненные одной рукой.
На следующий день вместе с Борисом Михайловичем Каплуном они до обеда изучали читательские карточки и нашли — все тексты контрольных талонов выполнил Флегмонов Василий Андреевич, научный сотрудник одного НИИ. Читательский билет 2и-841. Его адрес, служебный и домашний телефоны были здесь же.
Гринкевич открыл калиточку и осторожно вошел в крошечное пространство за оградой, поставил сумку, аккуратно подмел землю вокруг могилы, сменил воду в банке с цветами и тяжело опустился на маленькую скамеечку. Нет, пока памятник не поставим, здесь порядка не будет, жаль, что сейчас его устанавливать нельзя. Но он уже съездил на мраморный завод в Газалкент и присмотрел камень — стелу лучше заказать белую, в середине будет портрет, надпись он тоже знает, какую сделать. «Дорогому, незабвенному Алешеньке от мамы и папы».
Разве не кощунство — переживать своих детей? Наверное, только за большие грехи обрекает всевышний на такие муки. Ну, а если ему себя винить не в чем, если он чист перед сыном, что тогда? Как ни страшно признаться — его мальчик своими руками убил себя. Алексей всегда был слишком уверен в себе. Нет, правда в другом — его убили. Именно так, сомнения нет — здесь убийство и ничто иное. И не имеет значения, что за рулем сидел Алексей. Конечно, его сын — жертва хитрой, беспощадной злой воли. Его заманили в ловушку и сделали это искусно и расчетливо. Анатолию Петровичу пришла вдруг в голову дикая мысль: если бы Алексей не погиб сейчас, он бы погибал каждый день во лжи, обмане и преступлении, и так — до конца жизни. А какая из этих смертей страшнее, еще не известно. Ужас в том, что сегодня он, отец, не может наказать виновных в гибели Алеши, не запачкав сына в глазах окружающих.
Гринкевич тяжело вздохнул и медленно направился к выходу с кладбища. Он долго ждал на остановке, пока не пришел трамвай. Сел у окна. Удобный маршрут, горько усмехнулся он, без пересадки прямо до дома.
— Анатолий Петрович, здравствуйте.
Гринкевич обернулся и увидел Таню Ермакову. Девушка подсела рядом.
— Как вы? — в ее вопросе была и неловкость и участие. — Я рада вас видеть. Вы совсем нас забыли.
— Спасибо, девочка, — он чмокнул ее в щеку. — Алеша любил рассказывать о тебе. Я сейчас от него.
— Хоть бы зашли, я уже у папы несколько раз спрашивала, а он говорит: «У человека горе такое, ему не до нас». Но ведь это неправда: вам станет легче, надо чаще бывать среди людей.
— Да, — задумчиво ответил Гринкевич, — ты права. Надо быть среди людей.
Долгие годы следственной работы привели Арслана к непреложному выводу: каждое дело, даже самое, казалось бы, простое, имеет свои трудности, и в любом случае наступает рано или поздно момент истины. Надо только суметь выявить такой факт, раскручивая который, получаешь новые и новые доказательства той или иной версии, добираешься до самой сути.
Однако нынешнее дело никак не укладывалось в привычную схему. Казалось бы, нужный факт уже есть и остальное — дело техники, но... Подобных фактов было уже несколько, а следствие не продвигалось, добытые доказательства не поддавались логическому осмыслению, заводили в тупик.
Вот почему, когда Туйчиеву сообщили об изъятии у Шералиева Карима разыскиваемых поддельных прав, он не испытал ни особой радости, ни удовлетворения, а скорее отнесся к этому настороженно: какие еще сюрпризы готовит следствию в общем-то желанный факт.
Прежде чем вызвать на допрос Шералиева, Арслан удостоверился путем проведения экспертизы, что права действительно поддельные и изготовлены тем же самым клише, что и предыдущие. К допросу он подготовился очень тщательно, будучи убежден в его сложности. Однако, к немалому удивлению, Шералиев практически не запирался и сразу же выложил всю историю получения прав.
По всему было видно, что он напуган случившимся и очень боится за судьбу машины, а точнее — за установление путей и источников ее приобретения. Он постоянно заискивающе заглядывал в глаза следователю, неизменно повторяя скороговоркой: «Я все честно говорю».
Туйчиеву буквально после первых же фраз стала понятна напуганность Шералиева, работавшего заведующим магазином. «Нет, эти вопросы для других, — усмехнувшись, он мысленно успокоил Шералиева, — я интересуюсь только правами». Словно услышав, допрашиваемый заговорил еще быстрее, проглатывая отдельные слова, поэтому Арслан вынужден был попросить его сбавить темп и говорить внятно.
— Хорошо, хорошо... Я вас понял... Я все честно говорю. 15 июля сдавал я «фигурку» на автодроме. Подошел ко мне один парень, лет 25-26, темноволосый, темноглазый, высокий, одежда на нем вся фирменная... Я все честно говорю. Подошел, значит, и говорит: «Что, горишь?» Я ответил, что горю, потому что «фигурку» мне не сдать. А он мне: «Можно помочь...» Я все честно говорю. — Он замолчал и снова заглянул вопросительно в глаза Арслану, пытаясь понять, верит ли ему следователь.
Арслан согласно кивнул.
— Продолжайте, продолжайте.
— Я, конечно, обрадовался этому предложению и только спросил: «Без обмана?» — «Обижаешь», — ответил парень. Короче говоря, познакомились мы с ним. Звать его Игорь.
«Ого, — мелькнуло у Арслана, — горячо. Опять у нас на горизонте появляется Игорь».
— Он записал мои анкетные данные, — продолжал Шералиев, — ну, в общем, те, которые нужны для прав. Мы договорились встретиться на следующий день у ЦУМа для того, чтобы я передал ему фотокарточку... Я все честно говорю. — Убедившись, что Арслан не высказывает недоверия к его словам, продолжал: — Передал я ему на следующий день свое фото, и он еще записал мой телефон, сказал — позвонит через пару дней. Через три дня Игорь позвонил, сказал, что все готово. Мы опять встретились у ЦУМа и Игорь вручил мне новенькие права, а я отдал ему 400 рублей за них.
— Когда же вы договорились о цене?
— А это сразу, когда познакомились. Я все честно говорю.
— Скажите, смогли бы вы опознать Игоря?
— Наверное, — он немного подумал и уже уверенно сказал: — Смогу.
— Не было ли у Игоря каких-то особых примет? Ну, например,
