Шрифт:
Закладка:
Эти послания показывают, что, независимо от качества дорог, от стоимости наряда молодой девушки для смотра невест или от сомнения ее отца по поводу шансов на успех, Иван IV и его советники ожидали от провинциальных служилых людей подчинения указу. Сопротивление смотру невест в Вязьме вряд ли было уникальным: о подобном же «неподчинении» докладывали из Дорогобужа и Ростова — все это были очень разные регионы, что говорит о широкой распространенности сопротивления. И оно не ограничивалось лишь женитьбами Ивана IV и его брата Юрия. Когда царь Алексей Михайлович в 1669–1671 годах искал себе невесту для второго брака, то слышали, как некий Петр Кокорев давал советы друзьям-придворным не допускать своих дочерей до участия: «Лучше б они девиц своих в воду пересажали, нежели их в Верх к смотру привозили!»[205]
Помимо этих причин, предложенных Назаровым, легко представить еще две, по которым князья и дети боярские в регионах отказывались принимать участие в том, что, несомненно, было единственной в жизни возможностью стать родственником царя. Во-первых, отцы в этих призывах царя могли видеть больше рисков, чем возможностей. Следовало считаться с семейной честью. Участие в смотре невест предполагало изъятие дочери из ее уединения во внутренних покоях жилых помещений семьи и выставление — буквально — на всеобщее обозрение, т. е. то, что в культуре изоляции женщин из элиты должно было весьма смущать отцов, матерей и, возможно, самих молодых девушек. У провинциального служилого человека, чья семейная честь зависела от репутации женской части дома, сама мысль, что его юную дочь будут тщательно проверять — чужой человек будет изучать ее рост, вес, длину носа, ширину бедер, цвет глаз, не говоря уже о заведомо унизительной проверке на девственность, — могла вызывать сопротивление как мысль о недопустимом попрании социальных норм обращения с молодыми женщинами из элиты[206].
Второй вероятной причиной, по которой князья и дети боярские не отвечали на царские призывы, были разумные сомнения, стоит ли присоединяться к тем «политическим играм», что возникали вокруг женитьбы правителя. Боярские роды в Москве были профессионалами в этих играх. Политические драки и войны были их единственным занятием. Но, как показала Валери Кивельсон, менее влиятельные благородные семейства, особенно провинциальные, не вращались в этих кругах[207]. У них было мало, а то и вовсе не было опыта в высокой придворной политике и потому, вероятно, было мало защитников или покровителей в Москве. Участие в смотре невест забросило бы их в самый центр политиканства, динамика которого — кто соратник? кто враг? — возможно, не до конца была понятна семьям вне ближнего круга придворных. Даже начальные этапы поиска невест — иногда, как мы видим, проходившие в провинциальных городах — могли быть связаны с риском, поскольку отборочная комиссия включала в себя членов наиболее влиятельных родов. Отцы могли не хотеть рисковать своими дочерьми, а также судьбой и счастьем своего рода ради призрачного шанса стать царской родней. И, как мы увидим в последующих главах, опасения этих отцов не были безосновательны[208].
Сужая список
Несмотря на нежелание некоторых кандидаток или их семей участвовать в региональных смотрах невест, список претенденток, съезжавшихся в Москву, был достаточно длинным, и его требовалось урезать. Таким образом — и этот момент освещен в нескольких иностранных отчетах, — число кандидаток постепенно сокращалось, пока их не оставалось 12, или 10, или 6. Именно эти девушки и их родные удостаивались аудиенции царя.
Согласно Герберштейну, отборочный процесс первого смотра невест для Василия III в 1505 году включал 1500 боярских дочерей[209]. Петр Петрей называет в своем описании свадебной церемонии Василия III ту же цифру, хотя вполне вероятно, что он взял ее у Герберштейна[210]. Совершенно ясно, что это преувеличение: в 1505 году было всего 6 бояр (и 5 окольничих), чего только-только хватало, чтобы дать горстку кандидаток[211]. Франческо да Колло указывает, что в 1505 году было 500 участниц. Скорее всего, эта цифра тоже завышена. Далее он пишет, что список был сокращен до 300, затем до 200, до 100 и в конечном счете до 10[212]. Иоганн Таубе и Элерт Крузе описывают смотр невест для третьей женитьбы Ивана IV (на Марфе Собакиной в 1571 году), на котором также была выбрана невеста для первого брака сына Ивана IV, царевича Ивана Ивановича (Евдокия Сабурова). Согласно отчету Таубе и Крузе, в Александровскую слободу, царскую резиденцию времен опричнины, было призвано 2000 претенденток. «Из всех осталось 24, и, подержав их доброе время одну за другой, выбрал он из них 12», — сказано в описании[213]. Даниэль Принтц фон Бухау (1578), рассуждая о последующих женитьбах Ивана IV, отстоящих от этой всего на несколько лет, пишет, что царь, «намереваясь вступить в супружество… созывает к себе боярских дочерей из всех владений и сначала их осматривает всех, а спустя несколько дней половину отсылает; скоро потом число их опять уменьшает, пока, наконец, не останется одна та, которую пред прочими он считает достойною супружества с собою»[214]. На такое же — в арифметической прогрессии — сокращение числа кандидаток и в XVII веке указывает в 1647 году шведский дипломат в Московии, описывая первый смотр невест, организованный для царя Алексея Михайловича: «…его царскому величеству представлены были во дворце в большом зале 6 девиц, выбранных из 200 других, назначенными для того вельможами»[215].
В отечественных источниках не обозначено, каким образом сокращали число претенденток, зато иностранцами сказано об этом немало. Многие пишут, что женщины в Кремле оценивали физическое состояние участниц. Так, да Колло сообщает, что кандидатки «были осмотрены повивальными бабками со всяческим вниманием, дабы убедиться, действительно ли они девственницы и способны ли рожать детей и нет ли у них какого недостатка»[216]. Павел Йовий пишет, что цари «приказывают сведущим людям и надежным женщинам осмотреть… [кандидаток], и притом с такою тщательностью, что им
