сарай с птицей, сначала душили ее, а потом пожирали или по одной утаскивали в свое логово. Этот хищник всех убивать не стал. Одну загрыз, а насытившись, утащил еще пятерых. Но почему никто этого не заметил?

– Так не слышали мы ничего ночью, – пояснила женщина на мой вопрос. – Уж не представляю, почему. Обычно, когда хорь или лиса залазит в птичник, куры так орут, что в Морангене слышно. Их же тут четыре десятка. А тогда…То ли мы слишком крепко спали, то ли куры молчали… Не знаю.

Я снова осмотрелась, но ожидаемо не увидела больше никаких следов. Все давно было затоптано. Хотя картина выходила интересная. Неведомый хищник заявился на ферму, вырвал доски в стене курятника, загрыз курицу, а потом еще и спокойно сделал пять ходок с добычей. Лес тут не близко, за большим картофельным полем. Так что хищнику понадобилось немало времени на все это. Сильный, хладнокровный, опасный… И напугавший птицу до немоты.

– Знаете, госпожа Андервуд, – сказала я в итоге. – Либо здесь был какой-то очень большой и наглый хорек, либо к вам заглянула нечисть.

– Да, – вздохнула она. – У нас тут уже тридцать лет ферма. За эти годы чего только ни бывало. И звери, и люди, и нечисть. Вы, поможете, ведьма Айрис?

– Конечно, – согласилась, перебирая в памяти содержимое своей «рабочей» сумки. Кажется, там как раз и было все, что нужно.

– И главное, только черных куриц унес, скотина этакая.

– Правда? – удивилась я, поворачиваясь к женщине.

– Правда. У меня тут было пять черных куриц салинской породы. Именно их он и унес.

– Какая забавная избирательность.

Черные куры… Очень странно…

– А салинская порода – дорогая? – полюбопытствовала я.

– Да не особенно, – пожала плечами госпожа Андервуд. – Я их себе на пробу взяла, посмотреть, как пойдет. Несутся средне, мясо жестковато. Хорошего в них только то, что живучие, заразы, ни одна болячка не цепляется. А так… Те же корманские зеленохвостные раза в три дороже.

Хм, то есть версия, что некто сымитировал проникновение хищника в курятник, чтобы украсть ценных кур, не выдерживает никакой критики. Впрочем, я не дознаватель. Мое дело – защитить птичник от всех, кто желает полакомиться парным мясом.

– Выгоните всю птицу во двор, – попросила я.

Женщина послушалась и быстро выставила недовольно квохчущих кур на свежий воздух, оставляя меня одну. Я прикрыла дверь курятника и полезла в сумку. Глубоко вздохнула, сосредотачиваясь и настаиваясь на рабочий лад. Достала из небольшого мешочка то, что называлось куриным богом, – круглую морскую гальку с отверстием посередине. К ней присоединились моток красных шерстяных нитей, стебли шалфея и вычесанная из Палтуса шерсть.

Призвав свою ведьминскую силу, я принялась плести подвес из ниток, шалфея и шерсти. Сила легонько стучала в висках, пальцы собирали особое охранное плетение, губы беззвучно шептали слова заговора. Обычные нитки превращались в защиту, способную отвести беду, отпугнуть того, кто пришел со злом, будь то зверь или нечисть. Последний штрих – я продела подвес в дыру куриного бога, связала узел, замыкая плетение, и облегченно выдохнула. Хороший получился оберег. Правильный. Сильный.

– Госпожа Андервуд, – позвала я.

– Да? – та тут же заглянула в курятник.

– Готово. – Я протянула ей оберег. – Пусть ваш супруг подвесит его под потолок или над дверью.

– Благодарствую, госпожа ведьма, – довольно улыбнулась женщина и открыла дверь на всю ширину.

В курятник хлынули куры. Я торопливо собрала инвентарь, спасая его от жадной птицы, и вышла наружу. Госпожа Андервуд повела меня обратно. У дома она высмотрела одного из своих сыновей и велела ему довезти меня до города. Щедро заплатив за оберег, она сунула мне целую копченую курицу, не слушая вялых протестов. Так я и ехала в Моранген с этой курицей, пуская слюнки от фантастического запаха. Меня ждал роскошный ужин и отдых, вполне заслуженный после такого дела…

ГЛАВА 8

– Есть хорошие новости, есть плохие, – заявил Джонатан Ридли, явившись под вечер в кабинет начальства.

– Начните с хороших.

– Нам удалось установить личность убитого.

– Уже? – удивился инквизитор.

– Да, в этом, можно сказать, повезло. Примерно через час после нашего возвращения в Управление пришла женщина по имени Долорес Тиммер и потребовала срочно начать расследование пропажи ее сына, который не пришел домой ночевать. Обычно мы к таким заявлениям относимся осторожно, потому что женщина производила впечатление… простите за грубость, настоящей истерички, которая привыкла поднимать панику по любому поводу. Но в этот раз мы проводили ее в морг, и она опознала тело по шрамам.

– И кто наш покойник?

– Юджин Тиммер, – ответил Ридли, доставая из папки запись показаний. – Двадцать пять лет. Проживал в Морангене с матерью, работал столяром в доках. Вчера вечером вернулся с работы, сообщил матери, что собирается в бар пропустить по стаканчику с приятелем, и клятвенно обещал вернуться не позже десяти. В десять дома его не было. Госпожа Тиммер бросилась к нам в Управление, но дежурный не увидел в этом ничего странного и отправил ее домой, мол, нормальный молодой парень вполне может иметь жизнь на расстоянии от материнской юбки.

Инквизитор медленно кивнул. Он понимал поступок дежурного и не собирался его наказывать. Что здесь, что в столице, в полицию едва ли не каждый день приходили люди, которые жаловались на пропавшие ложечки, злокозненных соседей, сбежавших болонок и неверных супругов. Законники просто не имели времени и возможностей проверять каждую жалобу. Увы, сейчас был как раз тот случай, когда отреагировать стоило. Но кто же мог это предугадать?

– Удалось установить, где он был вечером? – спросил Грэн.

– Удалось. Мы нашли его приятеля по имени Роберт Стор и бар, в котором они сидели. Стор утверждает, что они с Тиммером встретились около половины восьмого и отправились в бар, где пробыли до десяти. Много не пили, но, по словам Стора, Тиммер почти все время жаловался на мать, которая достала его своим контролем. Поэтому, когда они решили разойтись, Тиммер заявил, что пойдет не домой, а искать женское тепло и ласку. Видимо, в качестве бунта. Бармен подтвердил показания Стора. Жена, теща, дети и консьержка в один голос заявили, что он пришел домой около половины одиннадцатого и больше никуда не выходил до самого утра. Конечно, показания родственников можно поставить