— Вот, например, полковник производит смотр. Так это, скажу я тебе, животики надорвешь! Ты только представь себе этакого, знаешь, пожилого папашу, еще из вояк семидесятого года, прямого, как доска. И вот он деревянным шагом обходит фронт. «Как поживаешь?» — благосклонно спрашивает он у солдата, поблескивая моноклем. «Очень хорошо, господин полковник!» — «Женат?» — спрашивает он у следующего. «Так точно, господин полковник!» У третьего: «Дети есть, сын мой?» — «Так точно, господин полковник!» После этого он, повернувшись к нашему ротному, ка-ак рявкнет: «Вашим солдатам прекрасно живется! Поздравляю, любезный!»

— Стертые пятаки, Карл! Еще в тридцатилетнюю войну так делалось!

— Ну и что из этого? И сейчас еще оказывает свое действие на этих тупоголовых болванов!

Карл Брентен придвинулся к Папке.

— А посмотрел бы ты на так называемое военное бракосочетание! Ты лопнул бы со смеху, уверяю тебя. Выстраиваются все эти безусые молодцы, которых отправляют на фронт и которые пожелали срочно вступить в законный брак, чтобы обеспечить близких пособием, и тому подобное… Невесты — образины попадаются среди них неописуемые — они, значит, стоят перед выстроившейся ротой. Поп, главное действующее лицо в этой комедии, влезает на стул и начинает массовое венчание. Он произносит проповедь, а женщины вовсю голосят… «Вы заключили теперь союз на всю жизнь, — говорит поп. — Да осенит господь бог ваши браки своею благодатью. Вы, молодые мужья, идете на фронт защищать отечество. Это тяжкий, но святой долг. Опасности будут подстерегать вас на каждом шагу. Вы встретитесь лицом к лицу со смертью. Многих из вас она скосит, и ваша молодая кровь оросит зеленую травку. Возлюбленные же ваши жены остаются дома. Но они под надежной защитой, не кручиньтесь о них. Государство великодушно заботится о вдовах и сиротах. Не оставит их и господь бог. Так отправляйтесь же на поля сражений спокойно, твердые духом! Помните всегда, что…»

— Ну, дела! Ну, дела! — Пауль Папке покатывался со смеху. — Ты все это выдумал, конечно.

— Выдумал? С чего ты взял? — рассердился Брентен. — Все это чистейшая правда, не сойти мне с этого места. Что такое немецкий дух, ты нигде лучше не поймешь, чем в казарме… После венчания новобрачным великодушно разрешают провести вместе свою первую брачную ночь. Уже одного потомства ради — кайзеру нужны солдаты. В последний раз в день такого венчания во всем Нейстрелице нельзя было найти ни одной свободной комнаты. А парочек было целых двадцать шесть. Что же делать? Наш ротный, обер-лейтенант, нашел выход из положения. Это был чудесный выход, ибо ночи стояли на редкость теплые. Короче говоря, ротный велел зафрахтовать все лодки на Циркском озере, и каждой парочке предоставить по лодке на всю ночь, Можешь вообразить, каким восторженным гиканьем это было встречено! Двадцать шесть лодок, свадебных лодок, выплыли на озеро. Вся рота выстроилась на берегу, провожая их. Со всех сторон градом сыпались на отплывающих добрые и недобрые советы. Выйдя на середину озера, лодки разошлись на все четыре стороны, а мы отправились выпить за здоровье каждой пары в отдельности.

На следующее утро мы узнали, что караульные на сторожевых катерах, не осведомленные о лодках со свадебным грузом, приняли черные точки на озере за оторвавшиеся от причалов суденышки, плывущие по течению, и стали проверять их. На оклик из лодки поднимался в чем мать родила новобрачный. Сначала караульные обалдели от изумления. Но когда это представление повторилось несколько раз, они уже без оклика проплыли мимо остальных. Однако нашлись доблестные гренадеры, у которых чувство служебного долга было так велико, что они и без оклика поднимались со своего плавучего брачного ложа, и тогда над озером раздавалось: «Продолжайте!.. Продолжайте!!»

Пауль Папке хохотал взахлеб.

— У вас там и вправду, видно, развеселое житье. Да и как же ты рассказываешь, Карл! Превосходно! «Продолжайте!» Ха-ха-ха!

Карл Брентен воодушевлялся все больше и больше.

— Иногда, помимо обязательных воскресных богослужений, у нас бывают так называемые часы религиозных бесед, — рассказывал он. — Их проводит обычно младший интендант, старикашка, с этакой развевающейся бородой, как у бога Саваофа. Когда он говорит, кажется, будто слышишь голос откуда-то из средневековья. Однажды он вещал о всемогуществе бога, который, невзирая ни на какие препятствия, исполняет рано или поздно желания тех, кто поистине благочестив в сердце своем. И он спросил, не было ли с кем-нибудь из нас подобного случая. Надо тебе сказать, что этот интендант имеет большое влияние на нашего полковника. Не раз бывало, что тот, за кого он хлопотал, вместо отправки на фронт получал тепленькое местечко в тылу. Поэтому у нас оказалось вдруг необычайно много ревнителей христианской веры. На его вопрос тотчас же откликнулся один мекленбургский скототорговец, который пребывал в постоянном страхе, как бы его не послали на фронт, несмотря на то, что он изо всех сил старался задобрить начальство и еженедельно буквально заваливал его мясом. Так вот, он выступил вперед и поведал, что еще ребенком страстно мечтал стать солдатом и, по возможности, гренадером. Неоднократно в своих сокровенных молитвах он якобы просил об этом господа бога. Но когда дело дошло до освидетельствования на призывном участке, его признали негодным к военной службе. Врачи определили у него плоскостопье, болезнь сердца, паховую грыжу и, кроме того, очень ослабленное зрение. Скототорговец живо изобразил, каким несчастным он себя почувствовал, решив, что господь бог не внял его горячим молитвам. «Но как я ошибся, — воскликнул он ликующим голосом, — усомнившись в милости божьей! Через несколько лет началась война, и мечта моих детских лет исполнилась: я стал солдатом, и даже мекленбургеким гренадером… Да, молитвы, вознесенные к господу богу от чистого сердца, никогда не остаются неуслышанными». Интендант, очень довольный, поглаживал свою библейскую бороду и благосклонно кивал. А мы все поняли наконец, почему разразилась война. Вечером, перед сном, мы показали набожному скототорговцу такого «святого духа», что на другой день его пришлось отправить в лазарет.

На этот раз Пауль Папке не смеялся. Он скроил серьезную мину и, когда Брентен кончил, неодобрительно покачал головой:

— Дорогой мой Карл, это уже довольно опасный анекдот. Не только антирелигиозный, но и антигосударственный. Я бы на твоем месте поостерегся его рассказывать, чтобы не нажить себе неприятностей.

Брентен, разгоряченный пивом и водкой, сразу насторожившись, спросил, а не сомневается ли Папке в достоверности его рассказа?

— Отчасти, — ответил Папке. — Но главное, тут уж пахнет поруганием солдатского духа, поддерживать который — долг каждого немца. Распространение таких историй не способствует победе.

— Боже мой! — воскликнул Карл Брентен с пьяной откровенностью. — Неужели ты