Никто не должен обижаться, если у него отрицают этот дар созерцания, подобно тому как никто не обижается, когда у него отрицают поэтический талант; относительно последнего уже давно утешаются тем изречением, что поэты рождаются, а не делаются: почему же не желают поскорее распространить это утешительное изречение также и на философию? Здравомыслящие люди столь же мало будут отрицать это изречение в отношении философии, как они и до сих пор не отрицали его в отношении поэзии. К сожалению, привыкли считать философию просто делом обычного суждения, и считают поэтому, что когда им отказывают в философском таланте, то тем самым отказывают и в способности обычного суждения. Это, конечно, было бы оскорбительно, но в устах наукоучения это положение имеет совершенно иной смысл.

Однако недостаточно обладать этой способностью в общем и целом; необходимо быть способным удерживать это созерцание, вызывать его во всякое мгновение, когда в нем нуждаются, произвольно переноситься в тот совершенно своеобразный мир, который оно нам открывает, и оставаться в этом мире, отдавая себе полный отчет в том, где находишься. Нет ничего необычного, особенно у молодых людей, в том, что их сразу озаряет свет и, подобно молнии, освещает давнюю тьму, но едва успеешь оглянуться, как глаза опять закрываются, наступает прежняя ночь, и необходимо опять выжидать мгновения нового просветления. Такое состояние непригодно для беспрерывного и систематического изучения. Созерцание должно стать совершенно свободным и находиться всецело в нашем собственном распоряжении. Но эта свобода достигается лишь благодаря беспрерывному упражнению.

Далее, уже для систематического мышления, как такового, необходима свобода духа, чтобы он абсолютно произвольно давал направление своему мышлению, останавливал его на этом предмете и удерживал его на нем до тех пор, пока тот не будет обработан в достаточной для наших намерений степени, отвлекал его от всего прочего и сопротивлялся его напору на себя. Эта свобода не прирождена человеку, но должна быть при помощи прилежания и упражнений вырвана у природы, склонной к тому, чтобы слоняться вольно. В особенности же трансцендентальное мышление совершенно отличается от обыкновенного в том отношении, что последнее удерживает и как бы несет на себе то, что лежит ниже его, что уже по своей природе должно быть обособлено и определено; первое же в качестве своего объекта не имеет абсолютно ничего, кроме самого себя, поэтому поддерживается лишь самим собою и лишь посредством самого себя обособляется, разделяется и определяется. Даже у геометра есть линии и фигуры на доске, посредством которых он фиксирует свое созерцание; наукоучитель же совершенно ничем не располагает, кроме самого себя и своей свободной рефлексии. Эту рефлексию ему требуется пронести сквозь длинную последовательность звеньев и при каждом новом звене иметь налицо предшествующее совершенно определенным; и при этой прочности все же вся последовательность должна в то же время витать и ни одно определение не должно быть окончательно завершено, так как при каждом следующем звене ему придется определять вновь все предшествующие. Очевидно, что у него необходимо предположить не просто обыкновенную способность к внимательности и самодеятельности духа, но в то же время ставшую привычной способность расположить перед своим взором весь свой дух и фиксировать его, разделять последний самым тонким или самым грубым образом, соединять и опять разъединять соединенное сильной и твердой рукой, будучи уверенным, что все у него всегда останется так, как он его оставил. Очевидно, что это не просто более высокая ступень умственного труда, но и совершенно новый вид его, подобного которому раньше не было; что упражнение в этом труде может быть приобретено, понятно лишь на единственном существующем предмете его и что даже достаточно упражнявшимся на других предметах искусным мыслителям нужно время и прилежание для того, чтобы утвердиться в этой науке, но что и им ни в коем случае невозможно судить о ней после первого или второго чтения ее. И вот грубые, невежественные люди, не получившие никакого образования, а только загрузившие свою память, неспособные даже вести связное, объективно-научное рассуждение, должны оказаться способными с места в карьер судить о каждом выхваченном наудачу пункте, получив о нем понятие едва ли не из газеты; как будто бы от них требовалось лишь сказать, слышали ли они уже где-либо хоть раз что-либо подобное.

С другой стороны, нет ничего легче, как изучение этой науки, как только кого-либо озарит хотя бы первый проблеск ее. Она не предполагает никаких предварительных знаний какого-либо рода, а только обыкновенное упражнение ума. Она не расслабляет ума, а оживляет и укрепляет его. Ее движение совершается без перерывов, а ее метод исключительно прост и легко понятен. Каждый отдельный понятый в ней пункт открывает глаза для понимания всех остальных.

Таким образом, наукоучение не прирождено человеку, подобно его пяти чувствам, но к нему можно дойти лишь посредством того, чтобы в какой-нибудь период своей жизни основательно изучить его. В этом я хотел тебя, мой читатель, убедить, для того чтобы в том случае, если ты не изучал его и не имеешь охоты изучать его, чтобы, подобно тому как ты остерегаешься всяких других смешных поступков, ты остерегался также и того, чтобы подавать свой голос в делах этого рода, а также и для того, чтобы ты знал, как относиться к тому, когда по этому поводу подают свой голос другие, которые по меньшей мере столь же мало изучали наукоучение, как и ты, хотя бы они в других отношениях были весьма образованными личностями.

Пятый урок

Автор. То, что выведено посредством наукоучения, должно, согласно его намерениям, быть удачным и полным отображением всего основного сознания. Может ли оно содержать больше или меньше, чем бывает в действительном сознании, или что-либо определенное иначе?

Читатель. Ни в коем случае, поскольку наукоучение выполняет свое предназначение. Каждое отклонение его от действительного сознания было бы самым верным доказательством неправильности его выведения.

Автор. Таким образом, согласно всему вышесказанному, во всем сознании конечного разумного существа возможно только следующее.

Прежде всего, первые и основные определения его жизни, как таковые: обычное сознание, встречающееся в непосредственном опыте, или как бы его ни называть. Оно является совершенно замкнутой и завершенной системой, оно совершенно тождественно у всех, за исключением совершенно индивидуальных определений. Это выше характеризованная первая степень. Затем идет размышление о нем и представление его, свободное разделение, соединение и обсуждение до бесконечности, каковое зависит от