Несомненно, именно личный авторитет Мэдисона и его настойчивость позволили провести поправки через Конгресс. Возможно, без Мэдисона федеральная Конституция и существовала бы, но уж точно не Билль о правах. Мэдисон получил не все, что хотел, и не в той форме, в которой хотел. Его коллеги в Палате представителей исключили его преамбулу, пересмотрели некоторые другие поправки и поместили их в конец Конституции, а не включили в ее текст, как он того хотел. Затем Палата направила семнадцать поправок в Сенат. Верхняя палата не только существенно изменила эти поправки, но и сжала их до двенадцати, исключив предложение Мэдисона о защите определенных прав от штатов, которое он считал "самым ценным" из всех своих поправок.54 Две из двенадцати поправок - о распределении палаты и о зарплате конгрессменов - были утеряны в процессе первоначальной ратификации.55 Тем не менее, когда все было сказано и сделано, оставшиеся десять поправок , увековеченные как Билль о правах, принадлежали Мэдисону.

Первая поправка гласит: "Конгресс не должен издавать законов, касающихся установления религии или запрещающих ее свободное исповедание, или ущемляющих свободу слова, печати или право народа собираться и обращаться к правительству с петициями об удовлетворении жалоб". Это самая важная поправка, на которую ссылались суды в современную эпоху. Она применяется не только к федеральному правительству, но и к штатам.56

Вторая поправка гласит, что "хорошо регулируемое ополчение, необходимое для безопасности свободного государства, не должно нарушать права народа хранить и носить оружие". Из-за своей неуклюжей формулировки эта поправка стала одной из самых противоречивых в настоящее время. Ее авторы, разумеется, мало понимали, как сегодня проводится различие между коллективным и индивидуальным правом на ношение оружия, и уж точно не имели современного представления о контроле над оружием.57 Третья поправка, выражающая давний английский страх перед постоянными армиями, ограничивает полномочия правительства размещать войска в домах граждан. Четвертая поправка не позволяет правительству проводить необоснованные обыски и конфискации людей и имущества - вопрос, с которым в 1761 году, по словам Джона Адамса, пламенный бостонский патриот Джеймс Отис породил "дитя Независимости "58.58

Пятая поправка гарантирует права лиц, подозреваемых в совершении преступления, и запрещает правительству изымать частную собственность для общественных нужд без справедливой компенсации. Поправка VI признает права обвиняемых по уголовным делам, а поправка VII защищает право на суд присяжных в некоторых гражданских процессах. Восьмая поправка запрещает чрезмерные залоги и штрафы, а также "жестокие и необычные наказания".

Девятая поправка, которая была очень важна для Мэдисона, гласит, что "перечисление в Конституции определенных прав не должно толковаться как отрицание или умаление других прав, сохраняемых народом". А Десятая поправка оставляет за штатами или народом все полномочия, не делегированные федеральному правительству и не запрещенные штатам. Включение такого пункта в Конституцию вызывало особое беспокойство у антифедералистов. На ратификационном съезде в Вирджинии Джордж Мейсон предупреждал, что "если этого не сделать, то многие ценные и важные права будут утеряны по косвенным признакам". По его словам, "если не будет Билля о правах, подтекст может поглотить все наши права".59

В начале осени 1789 года Конгресс принял поправки и отправил их в штаты для ратификации. К тому времени многие федералисты пришли к выводу, что билль о правах, возможно, и впрямь неплохая вещь. Это был не только лучший способ подорвать силу антифедерализма в стране, но и появившийся Билль о правах, как отмечал Гамильтон, оставлял "структуру правительства, массу и распределение его полномочий на прежнем уровне".60 Антифедералисты в Конгрессе начали понимать, что поправки Мэдисона, основанные на правах, ослабили желание провести второй съезд и, таким образом, фактически работали против их цели - коренного изменения Конституции. Поправки Мэдисона, как с гневом осознали противники Конституции, "ни на что не годятся" и "рассчитаны лишь на то, чтобы развлечь или, скорее, обмануть".61 Они затрагивали "только личную свободу, оставляя такие важные пункты, как судебная власть, прямое налогообложение и т. д., на прежнем уровне".62 Вскоре федералисты стали выражать удивление тем, что антифедералисты стали такими ярыми противниками поправок, ведь изначально они были их идеей.63

В отличие от французской Декларации прав человека и гражданина, принятой Национальным собранием в 1789 году, американский Билль о правах 1791 года был не столько созидательным, сколько оборонительным документом. Он не содержал универсальных претензий, а основывался исключительно на конкретной истории американцев.64 В нем не изобретались права человека, которых не существовало ранее, а в основном повторялись давно существующие права английского общего права. В отличие от французской Декларации, которая вышла за рамки закона и институтов власти и фактически стала источником правительства и даже самого общества, американский Билль о правах был просто частью привычного английского обычного права, которое работало над ограничением существовавшей ранее правительственной власти. Чтобы найти американскую версию французской Декларации прав человека и гражданина, которая утверждала бы естественный, равный и универсальный характер прав человека, необходимо вернуться к Декларации независимости 1776 года.

В сложившихся обстоятельствах штаты ратифицировали первые десять поправок медленно и без особого энтузиазма в период с 1789 по 1791 год; некоторые из первоначальных штатов - Массачусетс, Коннектикут и Джорджия - даже не потрудились. После ратификации большинство американцев быстро забыли о первых десяти поправках к Конституции. Билль о правах оставался в судебном порядке бездействующим вплоть до двадцатого века.

Антифедералисты, возможно, и были озабочены правами, но большинство федералистов считали, что власть - это то, что больше всего нужно новому правительству. А власть для американских революционеров XVIII века означала, по сути, монархию. Если в политическое тело будет влита хорошая доза монархической власти, как ожидали многие федералисты в 1787 году, то энергичным центром этой власти станет президентство. По этой причине именно должность президента вызывала у многих американцев наибольшие подозрения в отношении нового правительства.

Президентство было новой должностью для американцев. В Конфедерации был Конгресс, но никогда не было единой сильной национальной исполнительной власти.65 Статья II Конституции очень расплывчато описывает полномочия президента. В ней говорится лишь о том, что исполнительная власть принадлежит президенту и что президент является главнокомандующим армией, флотом и ополчением, когда они призываются на службу Соединенными Штатами.

Такая должность должна была напомнить американцам о короле, которого они только что сбросили. Когда Джеймс Уилсон на Филадельфийском конвенте предложил, чтобы исполнительная власть "состояла из одного человека", последовало долгое тревожное молчание. Делегаты слишком хорошо знали, что подразумевает такая должность. Джон Ратледж жаловался, что "народ подумает, что мы слишком сильно склоняемся к монархии".66 Но съезд устоял перед этими предупреждениями и пошел