— Да, ваша светлость…

По моей мысленной команде Медведь укладывается, ломая всю маскировку.

— Иди за мной, — говорю Анне.

Взбираюсь первым, помогаю подняться и ей. Руки жилистые у сестры, справляется легко. В кабину устраиваюсь, зову её. Укладывается на меня деловито под моим руководством. Пристёгиваю обоих. Инструктирую.

— Мне страшно, — признаётся она вдруг.

Обнимаю её, охватывая нежно, но крепко.

— Ничего не бойся, — шепчу.

И осознаю своё счастье в полной мере. Теперь мне есть о ком заботиться.

Как только крышка закрывается, заключая нас в мехара, мир вокруг больше не важен.

Руки на ручки. Сознание сливается с интеллектом Медведя. А ощущение горячего тела сестры отходит на второй план.

— Я всё вижу, — ахает сестра, коснувшись моих запястий, через которые и передаётся связь для неё.

— Дыши глубоко, взлетаем, — отвечаю ей, взирая на окружающий вид и окружающие цели.

Понемногу давая тяги, плавно взлетаю, чувствуя, как дрожит её тельце. Как бьётся сердечко. Как раздаются первые слова восторга.

Медведь взмывает над островом. В ночи летать над облаками нет смысла, ничего не поймёшь. А вот над ночными огнями Острова, а затем Иркутска — самое то!

Невысоко, без сильных ускорений. Бережно с моим самым дорогим пассажиром, который всё больше радуется и впечатляется. А мне отрадно, что сумел её отвлечь и дать испытать нечто новое.

Спустя час лёту, я приземляю нас в Слюдянке в своём Именье, где царит тишина и спокойствие. Анна хочет покататься ещё, но всё должно быть в меру. Особенно первый раз.

— Передохнём, — говорю ей и помогаю слезть на набережную у особняка, где в окнах уже не горит свет. А вокруг царит умиротворение. Трещат сверчки, где–то вдалеке гавкает сипло собака.

— Что это за место? — Спрашивает Анна, осматриваясь.

Передаю мысленно, и Медведь зажигает прожектора. Анна щурится, перевожу на минимальный свет. Так теперь видно лучше. И нас не выдаёт округе.

Чувствую, что сестра полностью мне доверяет, ей просто интересно.

— Наш новый дом, если ты не против, — комментирую — Я купил это Именье ещё в том году. Здесь только экономка хозяйничает. Место тихое и спокойное. Есть сад, всё огорожено. А люди вокруг простые и бесхитростные.

Укутываясь моим пиджаком, Анна окидывает дом в полумраке, и выдаёт капризно:

— Скромное мирское благо. Ты и я — достойны большего.

— Ты хочешь жить во дворце под пристальным взором придворных? — Спрашиваю, пытаясь подвести к тому, что нам при дворе вообще делать нечего. Мы вольны быть где угодно.

В пещере ещё достаточно золота и драгоценных камней, чтобы начать жизнь с чистого листа в любой точке земного шара.

Долг перед Небесной я выполнил. Она меня не удержит своими должностями и задачами.

— Ты никогда не жила среди столичной знати, — констатирую. — Неужели сейчас тебе комфортно в их обществе?

— Это всё, — начинает Анна с циничным выражением на лице и, вздохнув, продолжает более сдержанно. — Спасённые тобой люди, и они должны быть благодарны именно тебе.

С этими словами она разворачивается и идёт к обрыву. Встаёт прямо на самом краю бесстрашно.

— Этот берег, — продолжает с задумчивостью. — Я помню его. Друг вёл сюда настойчиво, уловив твой след.

— Ты о Фиолетовом, — уточняю.

— Имя врагов, как оскорбление, — прокомментировала с укором, не оборачиваясь. — Не зови нас так.

— Ты уже не в слиянии с ним. Привыкай.

— Это не важно. Мы преданы друг другу до конца. Он изначальный, и жил в сознании ещё до прибытия сюда. И он открыл мне глаза. Дал знания, которые я осмыслила не сразу. Многое пришло, когда перебралась сюда. В эту дрянную пресную воду.

— Ты о чём? — Насторожился, и двинулся было за ней.

Но встал в трёх метрах не доходя, когда она вдруг развернулась, впившись в меня неожиданно бешеными глазами.

— Я читала письма нашего настоящего отца, — выдала. — Это даже не письма, а послания. Они о нашей родине, о нём, о его наставлениях.

В груди похолодело. И неясно от чего именно. От страха, что она сумела послать что–то в ответ через оргалида, или от того, что она с ним заодно в идее экспансии.

В этот самый момент я понял, что у неё есть доступ к Кораблю, такой же, как и у меня.

Вероятно, уловив мою тревогу, Анна добавила:

— Наш настоящий отец подарил нам этот мир. И мы вольны поступать, как захотим. Он наставил, чтобы я слушалась брата. Поэтому твоя воля — для меня важнее собственной. Не тревожься, Андрей. Всё это твои подданные, которым ты оставил жизнь. Они просто не осознают, что дышат этим воздухом по твоей воле.

Нахмурился. Вспомнил братцев. Цинизм сестры, как ножом по сердцу.

Отвернулась.

— Ну вот, — раздалось на выходе. — Снова хочешь меня пристрелить.

— Нет, только наставить, — ответил.

— Что ж, попробуй, — усмехнулась.

— Нам дали тепло и любовь, когда мы были беззащитны и слабы. О нас заботились не потому, что мы высшие лорды. Потому что мы брошенные дети. И теперь, даже после всего, что узнал, не считаю людей этого мира теми, кому я позволил жить. Это всего лишь моя благодарность.

Закончил. Анна молчит. А затем скидывает с себя китель и прыгает с обрыва в воду.

— Подожди! Здесь мелко… — вскрикнул, рванув за ней. Но поздно!

Раздался всплеск. Ринулся к краю и видел, что она прыгнула вперёд довольно далеко, чего никак от хрупкой на вид девушки не ожидал.

Вынырнула не сразу, решив, вероятно, поиграть на моих нервах подольше. Но я–то уловил силуэт, спокойно гребущий под поверхностью. Никогда бы не подумал, что Анна так великолепно плавает под водой. Чувствует себя, как рыба в воде. Да она словно русалка из сказки.

Вынырнула, наконец, обернулась.

— Испугался? — Усмехнулась. — Давай присоединяйся, водица хорошая. Освежает.

— Ань, ты меня совсем не жалеешь, — укорил.

— Да что мне станется? Высота здесь смешная. Я прыгала и с двадцати метрового обрыва. А потом за мной на лодках матросы папеньки угнаться не могли.

— И не стыдно за своё поведение?

— Нисколько. Всем было весело. И будет что вспомнить.

— Не хочу нырять, вылезай, — настаиваю на своём.

— Не вылезу.

— Хорошо, я подожду в доме, пока ты наплаваешься, —