— Кто-то подбросил через забор. Как думаешь, зачем? Вот и я не знаю… поэтому боюсь.

— Не бойся, моё сердечко, я…

— Ты опять начинаешь, да?!!

— Виноват. — Я в ярости вскочил со стула, выпрямился и прищёлкнул каблуками. — Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство! Нынче же изыщу злодея и представлю вам на правёж! Разрешите идти исполнять?

— Дурак ты, хорунжий, — обиженно засопела Катя. — Я, может, с тобой, как с другом… Мне, может, и помощи просить больше не у кого, а ты… Чего уставился?!

— Куда?

— На мою грудь! Да, четвёртый размер, и что? Ты с ней сейчас разговариваешь или со мной?!

Ох, спаси и помилуй, Царица Небесная, я едва не выругался матом и, развернувшись на месте, бросился вниз по лестнице. Видеть не хочу эту зазнобу! Слов моих на неё нет! За что вот она со мною так, что я ей плохого сделал?! Сами видели, со всей ведь душой ей открылся, сердце распахнул, зачем же надо мной смеяться вот так-то?!!

* * *

На первый этаж я слетел едва ли не кубарем, пару раз больно стукнувшись коленом, едва не вывернув щиколотку и проклиная всё на свете. Адские псы за оградой бросились ко мне с радостным лаем, но тут же шарахнулись обратно по углам, чуя моё громокипящее раздражение. Я уже протянул руку, толкая ворота, как неясная тень промелькнула над высоким забором и, приземлившись у самого входа в дом, метнулась внутрь.

«Похожа на человека и животное одновременно», — только и успел подумать я, потому что так быстро не бегал ещё никогда! Честно-честно! Отставая не более чем на полминуточки, ворвался в кабинет и замер на пороге…

— Ещё шаг, и она умрёт, — хрипло предупредило меня горбатое существо с ужасающими клыками, более всего походившее на серую гиену с рыжими подпалинами на впалых боках. Зверь упирался передними лапами в крутящийся стул хозяйки, а сама Катерина, лицом белее свадебной фаты, изо всех сил старалась хотя бы не потерять сознание…

— Только тронь её, — так же честно ответил я, одним движением вскидывая правую руку с длинноствольным дядиным пистолетом.

— Думаешь, меня легко убить? — хихикнула гиена.

— А чего тут думать? Заряжено рубленым серебром, с двух шагов так башку разнесёт, что мозги с Китайской стены соскребать забодаешься!

— Мне-то девчонке горло порвать быстрее, чем тебе курок спустить. Не жалко её? Один укус, и…

— Один укус — один выстрел! Себя пожалей, пся крев… — почему-то по-польски выругался я.

Гиена опять захихикала, но уже менее уверенно. Мне оставалось лишь сдвинуть брови и, чуя слабину противника, прицельно держать пистолет на уровне его (её?) переносицы.

— Уходи.

— Уйду, пожалуй, раз просишь… Но мы ведь ещё встретимся, хорунжий?

— Обещаю, — твёрдо кивнул я, опуская ствол.

Зверь кинулся вбок, обогнул меня едва ли не по стене и, вихрем скатившись вниз по лестнице, ушёл прочь, так же легко перемахнув через ворота. Стрелять вслед было бессмысленно. Псы обиженно гавкали, поскуливая от разочарования и невозможности знатно укусить нежданного гостя…

— Всё будет хорошо, он больше не придёт, ты только не плачь…

А-а… кому я это говорю? Могущественная Хозяйка всего Оборотного города ревела в голос, завывая, словно рачительная хомячиха в пустой кладовке после набега не менее деловых муравьёв. Все попытки утешить и успокоить к вменяемому результату не привели. На уговоры она не реагировала, из объятий вырывалась, воду пить не хотела, а дать ей вразумляющего подзатыльника я уже не решался…

По крайней мере, ясно было одно: Катенька действительно в опасности. Шутки и недомолвки кончились, если эта тварь так быстро двигается и от неё не защищают ни ворота, ни засовы, то вариантов нет, либо — либо! Рано или поздно, но зверь всё равно убьёт девушку, если я раньше не убью его. Ненавижу войну, но это и не война, это спланированное, обдуманное лишение жизни той, которую я…

Минуточку! Вот тут стопоримся и не ставим телегу впереди лошади. Давайте я сначала просто его убью, а уже потом будем предметно говорить о чувствах. Неужели она не подарит меня поцелуем, хотя бы из самой банальной благодарности?

— Чего ты его не застрелил? — всё ещё сквозь обильные слёзы спросила Катя.

— Он мог не умереть сразу, а из последних сил загрызть тебя…

— Ну и загрыз бы… Зато ты б его потом… из второго пистолета! — Она кое-как отсморкалась в носовой платок и подняла на меня глаза. — Опять уставился, да? Да! Я сейчас некрасивая и злая, лучше уходи. К себе уходи, наверх, я нашим доложила уже, обещали прислать разрешение на применение табельного оружия. То есть газового баллончика нервно-паралитического действия…

В ответ на мой полный искреннего недоумения взгляд Хозяйка ещё раз высморкалась, отёрла слёзы и довольно жёстко пояснила:

— Если ты забыл, так я тут на работе! Мне уничтожать никого нельзя, можно только изучать, фиксировать, документировать, анализировать и подшивать в папочку. Иначе выкинут на фиг без права восстановления, и ни в один профсоюз уже не сунешься, жалуйся хоть в ООН, хоть папе римскому. Мне нужен ты. Ты же не местный, и ты казак. Тебе всё можно, помоги, Иловайский…

Я ещё раз попробовал мягко обнять её, успокаивая, но не гладя по голове и не похлопывая ладонями по спине. Катя это оценила, она смело прижалась ко мне, и сердце её билось так гулко, что казалось, отдаётся эхом у меня в ушах, заглушая все звуки на свете. Даже если бы и сам Господь призвал меня в эту минуту, боюсь, я бы его не услышал! А грудь у неё и в самом деле восхитительного объёма и упругости…

— Ты бы заперлась на все замки. Никого не пускай, никому не отпирай, даже мне! — Я с трудом выпустил её плечи и старался говорить глаза в глаза. — Мало ли кто под моей личиной припрётся, дескать, ранен, умираю, спаси, Хозяюшка-а… Я, как этого зверюгу матёрого отыщу, сразу наверх пойду, у меня там Прохор на берёзе спит.

— Пьяный, что ли? — не поняла она.

— Почему пьяный? Мы его с упырями повесили.

— Так ты с ними уже людей вешаешь?! Круто!

Ещё минут пять-шесть пришлось потратить, сбивчиво разъясняя сложившуюся с моим денщиком ситуацию.

— …Вот и получается, тащить его бессознательного — смысла нет, а высоко на дереве он в безопасности, ни одна ворона на него не покусится, ничьё гнездо он не занял и…

— Ого! Смотри, там твои парни шуршат как заводные! — неожиданно