Самое поразительное в низком уровне рынка в конце июня было то, что он наступил, когда пессимизм в Англии по поводу войны достиг своего пика. Даже Черчилль в то время был несколько угрюмым. Хотя он не утратил решимости, его речи имели реалистичный и даже пессимистичный тон. 4 июня он предупредил Палату общин, что реальна угроза парашютного десанта, и «мы сочли необходимым принять все более строгие меры против иностранцев, “подозрительных личностей” и даже британских подданных»[79]. 17 июня в радиопередаче на Би-би-си он предупредил, что «новости из Франции очень плохие»[80], и рассказал о «катастрофических военных событиях последних двух недель»[81]. На следующий день в Палате общин он описал «колоссальную военную катастрофу»[82] во Франции. 4 июля он рассказал Палате об уничтожении французского флота[83] и предупредил, что информация об офицерах или должностных лицах, «которые будут уличены в сознательном осуществлении тревожного или удручающего влияния, и чьи разговоры направлены на распространение тревоги и уныния», должна докладываться, а сами эти лица понесут ответственность[84]. Такие речи, пусть даже драматичные и волнующие, не кажутся топливом для ралли на фондовом рынке.

…и подъем Берлинского фондового рынка

В течение мая, пока немецкая армия штурмовала Европу, берлинский фондовый рынок поднимался. Затем, в конце мая, в момент эвакуации Дюнкерка, на рынке произошла короткая, но резкая коррекция. В газете The New York Times от 30 мая 1940 года вышла статья с заголовком на три колонки:

«СОЮЗНИКИ ПОКИДАЮТ ФЛАНДРИЮ, НАВОДНЕНИЕ НА ИЗЕРЕ[85], СПАСАТЕЛЬНЫЙ ФЛОТ В ДЮНКЕРКЕ; ВРАГ АТАКУЕТ ПОРТ; ОДИН ОТРЯД ОТРЕЗАН ОТ МОРЯ ПРИ ПАДЕНИИ ЛИЛЛЯ»

На той же первой странице в тот день можно было прочесть заголовок мелким шрифтом: «Берлинская биржа падает из-за недостатка оптимизма». В статье говорилось, что «это было очевидной реакцией на предостережения против чрезмерного оптимизма среди населения после немецких побед на Западе. Берлинская биржа сегодня резко пошла на спад. Наибольший спад наблюдался в сфере судоходства и металлообработки в Рейнской области, при этом большинство выпусков упали на 5 %». Эта реакция интересна, потому что Дюнкерк во многих отношениях стал точкой максимального успеха Германии в войне против Великобритании.

Принято считать вполне вероятным, что решение Гитлера не посылать свои танки против британских сил, когда они оказались в ловушке, стало его роковым просчетом. Однако и по сей день находятся те, кто утверждает, что Гитлер всегда считал настоящим врагом, которого необходимо уничтожить, Россию и коммунизм, и тянул время в надежде на сепаратный мир и союз с Великобританией. Если бы это произошло, Германия, ведущая войну только на одном фронте, разгромила бы Россию в 1941 году. Тогда богатый «черноземный пояс» Восточной Европы, Украина и западная часть России стали бы «немецкой Индией», которую можно было бы оккупировать и далее эксплуатировать в имперском стиле. Конечно, история мира во второй половине века была бы совсем другой. Как минимум, Британия сохранила бы свою империю.

Франция капитулирует и Битва за Британию

Вернувшись в Лондон, Черчилль был потрясен пассивностью французского населения и отсутствием сопротивления. Он глубоко верил в непоколебимый патриотический характер британского народа, и, чтобы использовать этот дух, обратился с призывом добровольцев в недавно созданные силы самообороны под названием «Домашняя гвардия», со зловещим лозунгом: «Вы можете взять одного с собой!». На призыв немедленно откликнулось полмиллиона пожилых или не имевших армейского опыта мужчин, поначалу их вооружали «ружьями, пистолетами, спортивными винтовками, и даже пиками и булавами». Домохозяйки держали под рукой вилы. В конце концов, численность ополчения достигла полутора миллионов человек, и им выдали старые американские винтовки «Спрингфилд» времен Первой мировой войны. Люди стали строить «доты» на пляжах и рыть противотанковые рвы. Британская нация, вдохновленная риторикой и увещеваниями Черчилля, сплотилась как никогда прежде и была полна решимости сражаться до конца.

Когда над Эйфелевой башней взвилось знамя со свастикой и континентальная Европа оказалась побеждена, Гитлер начал обдумывать перспективу предложения Англии мирного договора, по которому Англия признала бы германский контроль над Европой, а также предоставила Германии определенные заморские владения. Он восхищался англичанами; он знал, что вторжение будет долгим и кровопролитным, и хотел бы, по его словам, «взаимопонимания», которое позволило бы Германии сконцентрироваться на «других врагах». В ретроспективе становится все более очевидным, что Гитлер (как и многие другие в Соединенных Штатах и Великобритании) считал, что настоящим врагом был Советский Союз и коммунизм. Он хотел иметь Британию в качестве союзника или по крайней мере нейтрала. В то время он отверг рекомендацию Йодля о террористической бомбардировке Лондона, и, после встречи с ним, Геббельс записал в дневнике: «…но фюрер не хочет разрушать империю»[86]. В середине июня он уполномочил министра иностранных дел Италии и зятя Муссолини, графа Чиано, осуществить этот подход.

В военном кабинете[87], состоявшем из пяти членов, в обстановке секретности лорд Галифакс, при поддержке Чемберлена, предложил Великобритании рассмотреть это предложение. В правительстве было несколько видных членов[88], которые уже разочаровались в сентиментальном романтизме и хамстве Черчилля, и они утверждали, что, как выразился Чемберлен, следует рассмотреть такие условия, которые «хотя и будут тяжелыми, но не будут угрожать нашей независимости». По сути, это была бы условная капитуляция. Эти события подробно рассмотрены Джоном Лукачем.

Черчилль был возмущен. «Нации, которые пали в бою, поднялись вновь: но те, кто покорно сдался, были уничтожены». «Англия скорее пойдет на бой, чем будет вести переговоры с таким человеком, как Гитлер». Сразу же после этого, когда он выступил перед полным составом кабинета министров из 25 человек, он высказал категорическое несогласие с этой идеей, и кабинет сплотился вокруг него. Не должно было быть никаких переговоров, и тем более никакой капитуляции. Все эти разговоры были строго секретными, но примечателен тот факт, что пока происходило это обсуждение, британский фондовый рынок находился в процессе установления векового дна (т. е. прекращал падение).

Холодная реакция Великобритании привела к приказу фюрера о начале разработки планов операции «Морской лев», амфибийного и парашютного вторжения в Британию, которое должно было состояться не позднее 15 сентября: позднее высадка и наступательные боевые действия были бы крайне затруднены из-за погодных условий. В Нюрнбергских документах записано первое распоряжение Гитлера: «Так как Великобритания, несмотря на ее безнадежную с военной точки зрения ситуацию, еще не дала никаких знаков готовности к переговорам, я решил приготовить десантную операцию против Англии и, в случае необходимости, привести ее в исполнение»[89]. Далее он сказал, что это будет исключительно трудное дело, потому что