Глава 23

Рапира — она старалась себя называть оперативным именем, потому что, то что произошло, могло случиться только с глупым растением по имени Роуз, и никогда со стальным клинком. Она много дней не выходила на связь с Кайло Реном, оставляя шифровки и наводки, оправдываясь конспирацией, но в действительности опасаясь, что агент странного культа, просканировав её ментально, мгновенно узнает о её проколе, едва не ставшему причиной провала миссии. Рену совершенно не нужно знать о её сентиментальности и глупой доверчивости, едва не стоившей ей если не жизни, то вероятно здоровья и рассудка. И сейчас она настраивала себя на то, что всё произошедшее — случилось с другой неосмотрительной девушкой, и к ней никакого отношения не имеет, а она только наблюдала это несчастье со стороны.

Она поймала себя на том, что даже по отношению к глупой Роуз, она избегает называть произошедшее по-существу, ограничиваясь туманным определением «несчастье». Ей никак нельзя было встречаться с Кайло Реном, она знала, что почувствовав её состояние, он отстранит её от операции, отправив на лечение. Нет, не на все четыре стороны — иди куда хочешь — её поместят в ведомственный санаторий. Прикосновение к государственным тайнам, с очным знакомством с агентами, не подразумевает свободы. Она её и не хотела, не для того она стремилась на службу, но лечение всё же предполагало паузу, во время которой она осталась бы наедине со своими мыслям, а это до смерти пугало.

Щёлкнул замок, за распахнувшейся дверью девушка увидела своего спасителя. Сердце её сжалось. Он не оставил её лежать на грязной мостовой. Отголоски тех мыслей снова зазвучали в ее голове. Должна ли она ему сказать спасибо? Он спас глупый цветок, по соображениям понятным лишь ему, и тогда когда подонки уже почти наигрались им? Должна ли она испытывать благодарность? Почему он не пришёл на полчаса раньше. А вообще должен ли? Противоречивый клубок упрёков и благодарности опутывал её нитями.

Ей было легче, тогда, когда она думала, что он просто случайный прохожий — мысли поистине достойные растения. Как она могла подумать, что в одно мгновение положивший банду отморозков человек мог быть простым прохожим? Что ей стоило не класть руку в карман оставленного ей тренча, и, тогда бы возможно, он остался её светлым воспоминанием? А дальше пускай Рен вынюхивает свою цель самостоятельно, а она останется связной штаба. А сейчас она жила стремлением сохранять верность долгу. Она не должна позволить повториться катастрофе Альдераана.

— Как ты себя чувствуешь?

Услышала она его голос, будто созданный доносить до сознания ускользающие истины. Он мог бы быть хорошим преподавателем, он притягивал её внимание, и вероятно с лёгкостью, мог покорить большую аудиторию. Её спаситель был чуток и предупредителен, и Рапира опять засомневалась достойна ли она его заботы.

— Камилла, я должен в скором времени покинуть эту планету. Можешь оставаться в этом номере, я оплатил его на месяц вперёд.

Паника охватила её, она не могла упустить его. Рапира должна была что-то придумать, чтобы остаться подле него. Было гадко от того, что она его сдала. Штаб приказал оставаться рядом с ним любыми средствами, передавая информацию о его перемещениях.

«Средствами!» — она усмехнулась, испытывая панику.

Конечно, она не докладывала о случившемся в маргинальном квартале. То, что её дамский бластер моментально оказался в руках напавших на неё отморозков, вместе с остатками её самоуважения. Как она не пыталась отстраняться, воспоминания заставили её вновь оцепенеть.

Их руки, снова шарили по телу, пальцы рвали одежду и волосы, зубы кусали интимные места, слова гадкой бабы, к женскому милосердию которой она по-наивности вызвала, погружали в состояние безысходности и собственной вины за всё происходящее.

Его миссию никто не отменял, но и четкого графика никто не устанавливал, но точно выверенный аналитический ум подсказывал Армитажу, что время предательски уходит, он слишком задержался на Хосниан-Прайм, возле этой девушки. Чувство, что его по пятам преследует Рен почему-то ослабло, превратившись в угрозу маячившую на периферии.

Он жалел о поспешно сказанных словах об отлёте. Армитаж понимал, что оставлять девушку в огромном городе, наводнённом паразитами и хищниками, ещё и в таком состоянии нельзя. Бакта исцелила израненное тело, но её душа продолжала блуждать в потёмках. Он ненавидел этот город-планету, где люди бесились не от голода, а, вопреки нищете окраин за внешним кольцом, от скуки, пресыщенности, желания острых ощущений, приобретая скотские черты.

Он вспомнил свои метания по ночному городу с потерявшей сознание Камиллой — это имя он прочитал на карточке удостоверения личности, которое нашёл в сумочке, валяющейся на мостовой.

Республиканская скорая помощь не приняла вызов, который он хотел отправить анонимно из инфомата, потому что он не мог назвать номер социального страхования. Медицинские кабинеты, оказывающие серые услуги, отказывались обслуживать незнакомых клиентов, пока, в отдаленном блошином тупике, он не предложил фактически запредельную цену за сеанс в бактакамере. Медик, принявший его сутенёра, чью подопечную поиздержали клиенты, потирал руки, предвкушая лёгкий заработок:

— Вероятно, вы хорошо наварилсь, раз в состоянии оплатить ей бакту. Но, вероятно она того стоит, свеженькая без секс-имплантов. Могу вам сделать скидку на лечение, если дадите попользоваться ею, после лечения, а потом, подкорректируем её память.

От тирады этого «медика», у Армитажа потемнело в глазах. С усилием он остановил руку, сжавшую рукоять бластера, отогоняя мысль прожечь на месте поганого рта дыру. Досчитав до пяти, успокаивая яростное биение сердца, он убрал руку с рукояти.

Действительно, он напоминал не пойми кого, с отросшими за полгода скитаний волосами и в полурасстёгнутой рубашке, выправленной из брюк, чтобы прикрыть заткнутый за пояс бластер. В его тренч была закутана — он припомнил имя на карточке — Камилла.

Он с отцом находился в бегах с детства. Их преследовало республиканское правительство. Они скитались на звёздном дредноуте, с озлобленным папашей, винившим всех в своих неудачах, и беженцами с Арканиса. Звёздные миры, где они останавливались, были заселены менее плотно, из-за жёстких условий, которые порождали жёсткие нравы.

Систематические унижения и издевательства над собой в семье, он не мог отменить, но, на что он мог влиять, Армитаж менял в свою пользу. Он не допустил,