В воспоминаниях Сазонов говорит, что он «неоднократно» убеждал Царя в разговорах, происходивших «с глаза на глаз» во время своих личных докладов. По-видимому, в воспоминаниях сильно обобщен тот доклад, который делал министр ин. д. 11 августа. Но полное недоумение вызывает запись, сделанная вел. кн. Андр. Вл. в дневнике на другой день после всеподданнейшего доклада Сазонова. Позиция министра ин. д. становится несколько загадочной. 12 августа в Царском Селе у вел. кн. Марии Павловны (старшей) обедал Сазонов. Он рассказывал о тех «невероятных вещах», которые «позволяет себе» нач. штаба верховного главнокомандующег,о и в заключение заметил: «К счастью, всему этому будет положен скоро конец. Государь сам вступает в командование армией». «Сазонов высказал при этом некоторое опасение, – записывает Андр. Вл., – что всякая неудача падет на Государя и даст повод его критиковать. Ввиду этого ему хотелось знать мнение Бориса, какое впечатление это произведет на войска. Борис высказался весьма категорично, что это “произведет… огромный эффект на армию и… будет встречено с большим энтузиазмом”. Уход Н. Н. пройдет совершенно незамеченным… Сазонов должен был согласиться, что… продолжаться такое положение (двоевластие) не могло, и положить конец этому можно лишь принятием Государем лично командования… К концу разговора Сазонов согласился с нами, что решение Государя правильное. Он колебался раньше потому, что в думских сферах это решение было встречено с большим опасением. Да и сам военный министр Поливанов был против этого… Нас всех очень заинтересовал вопрос, кто надоумил Государя принять такое решение. Сазонов уверял… что Императрица настаивала на этом». «Если это правда, – замечает автор дневника, – то следует признать, что она поступила правильно, благоразумно и в высшей степени государственно…»

Что же это со стороны Сазонова? – дипломатическое двурушничество, хитроумная тактика? Об изменении принципиальной позиции говорить, как мы увидим дальше, не приходится. Можно, конечно, допустить, что автор дневника до некоторой степени сконцентрировал осторожные и, быть может, уклончивые замечания собеседника применительно к собственным взглядам – и все-таки недоумение остается…

Запись Яхонтова о заседании 11 августа отмечает вызов с заседания Кривошеина, с которым пожелал переговорить «по важному делу» прибывший председатель Гос. Думы. Вернувшись, Кривошеин сообщил, что Родзянко «обрушился на него с укорами по поводу бездеятельности правительства ввиду предстоящей отставки Вел. Князя». Встретив Родзянко с «плохо скрываемой злой усмешкой» (характеристика самого Родзянко) и словами: «Вы, вероятно, приехали, чтобы председательствовать над нами», Кривошеин направил председателя Думы к «главе правительства». Последний доложил Совету, что председатель Думы взял на себя «неподходящую роль какого-то суперарбитра» и побывал уже в Царском Селе, чтобы заявить о «недопустимости» такой перемены: «На слова Государя о безвозвратности принятого решения Родзянко… ответил, что нет безвозвратных решений, когда вопрос идет о будущности России и династии… что Царь… последняя ставка, что армии положат оружие, что в стране неминуем взрыв негодования и т.д.» Он прибыл сюда с требованием от правительства решительных действий против царского решения, вплоть до угрозы коллективной отставки. Я ему сказал, что правительство делает в данном вопросе все, что ему подсказывает совесть и сознание долга, и что в подобных советах мы не нуждаемся. На это Родзянко резко воскликнул: «Я начинаю верить тем, кто говорит, что у России нет правительства», и с совершенно сумасшедшим видом бросился к выходу…»

В заседании 12 августа вернувшийся из Могилева военный министр доложил, что вел. кн. «боялся худшего» и принял его, «как вестника милости необычайной», ни о какой возможности сопротивления или неповиновения не может быть и речи… Вел. кн. очень понравилась комбинация с назначением его на Кавказ, в котором он видит вполне почетный для себя выход56. «О результатах посещения Могилева мною доложено Е. И. В. Мне выражена благодарность (за хорошее выполнение поручения Царь обнял и поцеловал Поливанова) и повелено написать Вел. кн., что смена командования откладывается вплоть до выяснения положения на фронте, и что пока все остается в Ставке по-старому. Вообще должен сказать, что последнее посещение Ц. С. произвело на меня такое впечатление, что там интерес к вопросу о личном предводительстве армией значительно ослабел… Явление во всяком случае симптоматическое, если только под ним не скрывается чего-либо еще более неожиданного…» Горемыкин: «…выходит, что все устраивается к лучшему и что многие из высказывавшихся в Совете министров опасений отпадают. Слава Богу! Будем ждать, что и дальше все постепенно образуется». Харитонов: «…в перемену царскосельских настроений мне что-то не особенно верится. Завтра может быть принято совсем обратное решение… К этому нам не привыкать». Щербатов: «Надо воспользоваться благоприятными настроениями, чтобы отвернуть внимание Е. В. в другую сторону». Министр вн. д. излагает предположение, высказанное членом Думы Савичем, о необходимости в целях «обороны» объединить дело снабжения и привлечь к работе в тылу все живые силы страны. Эту задачу объединения и может активно взять в свои руки Царь – такое выступление произвело бы «отличное впечатление», так как в массах держится убеждение, что корень наших несчастий не на фронте, а в тылу. Одновременно Царь мог бы заняться «формированием новой армии, с которой он в удобный момент и выступил бы на поле брани». При некоторой оттяжке может наступить такое положение, при котором вступление Государя в верховное командование может оказаться допустимым, тем более что «доверие в массах к Вел. кн. начало заметно падать в силу непрекращающихся военных неудач». Другие возражают против такого плана, не лишенного «внешней красоты», но по существу превращающего монарха в какого-то «верховного интенданта» и делающего Царя объектом пропаганды и легкого дискредитирования монархического принципа.

На принципиальной логически последовательной позиции остается только Самарин, который «категорически» протестует против политики оттяжек: «Государь Император ни при каких обстоятельствах не может становиться во главе армии, ибо он наше последнее слово, а в глазах народа Царь несчастливый… Подобный шаг будет огромным, если не смертельным для династии и для России риском. Не отсрочек и оттяжек нам надо искать, а всем вместе идти к Е. В. и исчерпать все средства к убеждению в необходимости отказаться раз навсегда от решения быть главнокомандующим». Сазонов держится такого же взгляда, но думает, «что сейчас, когда в Ц. С. температура упала, не следует ее подогревать… представлениями и ходатайствами. Опасно вызывать упорство. Mы знаем, к каким это приводило результатам. Лучше принять пока тактику молчания, действуя исподволь, косвенным путем. Так скорее можно добиться цели».

Одним из таких обходных путей намечался созыв исключительного военного совета с участием вел. кн. Н. Н. и правительства. «Настроение бодрое… без нервности