Шрифт:
Закладка:
– Спойте, Николай Михайлович! – сказала цесаревна. – Для всех нас – как вы на бале пели.
Несвицкий на мгновение задумался. Вроде бы на мероприятии, торжественном и протокольном, самодеятельное музицирование неуместно. Но Цесаревне не откажешь. Что им спеть приличествующее обстановке? Не про любовь же? Хм… Вот эту песню он и его друзья любили в прошлой жизни.
Высока, высока над землей синева,
Это мирное небо над Родиной,
Но простые и строгие слышим слова:
«Боевым награждается орденом...» [3]
На втором куплете подключился оркестр. Сначала струнные – виолончель и скрипка, а после – и ударные. Музыканты в императорском оркестре оказались профессионалами высокого уровня и мигом подхватили мелодию. Заканчивал Николай уже под громко звучавшую под сводами музыку:
Это значит, что в этом суровом бою
Твой ровесник, земляк, твой сосед
Защищает любовь и надежду твою,
Наших окон приветливый свет.
Охраняя все то, чем мы так дорожим,
Он ведет этот праведный бой,
Наше счастье и труд, нашу мирную жизнь
От беды заслоняя собой…
Завершив песню проигрышем, Николай поклонился. Смолк и оркестр. Присутствовавшие в зале зааплодировали. Хлопал и царь. Затем встал (все тут же поднялись на ноги) и подошел к Несвицкому.
– Благодарю вас, князь, – сказал и пожал Николаю руку. – За песню и за цесаревну. Ваш орден – малая награда за то, что вы сделали для империи и ее царствующего дома. Но место на мундире вашем еще есть и, полагаю, пустовать ему недолго. Служите нам как до сих пор служили, и награды воспоследуют. Так, господа? – он обернулся к залу.
Собравшиеся вновь захлопали.
– А песню вашу я прикажу оркестру разучить и исполнять при всяком награждении военнослужащих империи, – закончил царь.
***
Награды отмечали в ресторане – большой компанией: Несвицкие, Марина и ее подруги Наталка и Галина. Последняя приехала в Москву с Акчуриным, и, судя по довольным лицам волхва и врача, у них все сладилось. Присоединились и другие волхвы – прежние друзья и новые. Было весело и шумно. Произносили тосты, танцевали, Николая попросили спеть. Праздновали в отдельном кабинете, где не мешали прочим посетителям, и он не отказался. Подарок цесаревны он взял с собою в ресторан – инструмент был удивительно хорош, с ним не хотелось расставаться.
– До скорой встречи! – сказал друзьям Несвицкий-младший на прощание.
Дед незаметно для всех показал Николаю кулак.
– Ты что-то знаешь? – встрепенулся Горчаков. – Поведай!
– Знает, разумеется, – улыбнулся князь Касаткин-Ростовской, – но ничего не скажет. Ты плохо знаешь Николая: он, если что задумал, то непременно сделает. Смотри сюда! – он указал на свой мундир. – Четыре месяца назад здесь не висело ни одной награды. Теперь три ордена, из них два высших – империи и Нововарягии. У Якова пока что два, но и у него их прежде не было. У вас по ордену… Мой вам совет: держитесь Николая и слушайтесь его, как маму. Тогда все будет: ордена, красавицы-невесты, почет и уважение. Возле него все это будто с неба падает.
– Болтун! – одернула его Наталка. – Забыл, чем кончилась для Николая его последняя диверсия? Когда вы привезли его едва живого? Все эти ваши ордена политы кровью!
– Бывает и такое, – не смутился князь. – Идет война, а мы все офицеры. Как Коля спел? – он затянул, фальшивя: «Напрасно мирные забавы продлить пытаетесь, смеясь. Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась… Крест деревянный иль чугунный назначен нам в грядущей мгле… Не обещайте деве юной любови вечной на земле!»
– Тьфу на тебя! – воскликнула Наталка. – Накаркаешь.
Все засмеялись и начали прощаться. Назавтра Николай с Мариной отправились в Царицыно. Накануне Марина позвонила в госпиталь и сообщила об их возвращении начальству. Болтала долго.
– Нас там заждались, – сказала Николаю, отойдя от телефона и улыбаясь.
В столицу молодой республики уже летали самолеты. Отогнав врага от города на сотню с лишним километров, Нововарягия не опасалась, что их могут сбить. Борт был гражданским, но пассажиры большей частью – офицеры, имперские естественно. Варягия уже начала подготовку к операции. Места Марине с Николаем достались впереди – зашли в салон и сразу сели. Поставили у ног два чемодана – Марина не теряла время зря и запаслась в Москве нарядами и обувью. Николай помог невесте снять шинель и положил ее на полку. Свою лишь только расстегнул, сел кресло и задремал. Лег он поздно – проговорили с дедом за полночь, а встали рано. Прощание с Несвицким-старшим и его прислугой, путь в аэропорт, там ожидание посадки…
Проснулся он, когда их лайнер стал снижаться – заложило уши. Когда борт приземлился и покатил к аэровокзалу, в иллюминатор стало видно, пострадавшее от обстрелов здание – выщербленные стены, недавно вставленные окна и покореженные буквы названия аэропорта на крыше – их не успели привести в порядок. Самолет еще не остановился, как на поле въехала полицейская машина с мигалками на крыше, а следом – черный внедорожник.
– Кого-то важного встречают, – заметила Марина, разглядев кортеж.
Николай пожал плечами – в салоне много офицеров, среди них есть генералы. Подали трап, стюардесса отворила дверь. Из внедорожника выскочил офицер и устремился по ступенькам. Через несколько секунд, вбежав в салон, он встал перед Николаем и Мариной.
– Господин майор! – обратился, козырнув. – Добро пожаловать в Царицыно. Прошу за мной, вас ждут.
– Нифига себе! – пробурчали позади. – Какого-то майора так встречают!
Несвицкий встал и обернулся. Из-за спинки его кресла на него смотрел немолодой имперский генерал. Ответить не успел. Расстегнутая им шинель зацепилась за спинку и распахнулась, открыв для обозрения мундир с наградами.
– Георгии второй и третьей степени, знак ордена Андрея Первозванного,
