Отряхнувшись и постояв еще на берегу, Ван повернул назад и углубился в тайгу, подступившую к самой воде непроходимою чащей.

Широкая реки остановила его дальнейшее продвижение на север. Ван решил возвратиться обратно в свои родные края и направился на юг. В это время неведомые пришельцы с севера выстроили железнодорожный путь, прорезавший горы и леса Шу-Хая.

Новая жизнь входила в дикий край. Люди строили города и поселки, вырубали леса и расчищали тайгу. Там, где раньше бродили свободно дикие звери и раздавался рев изюбра, по вечерним и утренним зорям бежит, сверкает и шумит по стальным рельсам гигантский Змей Горыныч и богатырский свист его бичует священную тишину лесов и гонит диких обитателей тайги в неприступные горные трущобы и дремучие дебри.

К левому берегу Сунгари он подошел зимой в декабрьскую лунную ночь. Вдали сверкали огни города Тун-Хэ. Он долго не решался выйти из прибрежных зарослей на гладкую, как скатерть, поверхность реки, искрящуюся под яркими лучами ночной красавицы. Его пугала беспредельная пустота и ширь сунгарийской равнины.

Он привык к иной обстановка и другому пейзажу, где даль ограничена темными лесистыми хребтами, а на переднем плане нагромождены дикие угрюмые скалы, заросшие густой дремучей тайгой. В такой обстановке он родился и вырос, также, как и его предки.

Долго не мог он побороть в себе этого чувства страха обширных равнин. Не сколько дней бродил он по речной уреме, покрывавшей низкий берег реки, не решаясь пуститься в путь по враждебной ему широкой равнине.

На юге, в туманной мгле горизонта, синели очертания лесистых хребтов Лао-Э-Лина и их вершины, Кокуй-Шань и Татудинза, виднелись на фоне неба, как призрачный мираж. Расстояние до них было около ста тридцати километров.

Великий Ван с нетерпением и любовью смотрел в даль, на родные горы, и тоска не давала ему покоя.

Во время своих скитаний хищник питался домашней скотиной и собаками окрестных лесных хуторов, наводя панический страх и ужас на местных жителей. Во всех фанзах и днем и ночью шли бесконечные толки и разговоры о появлении страшного зверя, Вана, о его подвигах, о бесстрашии и свирепости. В кумирнях зажигались огни, и робкий поселянин преклонял колена, вознося горячую молитву Великому Горному Духу, пришедшему издалека, чтобы наказать людей за их грехи и забвение усопших предков.

В одну из темных безлунных ночей, когда небо покрыто было тучами и густой туман, стлавшийся над землей, скрывал дали и ближайшие предгорья хребтов, Ван перешел Сунгари по льду, напротив самого устья Майхэ.

Здесь, у ханшинного завода, на тропе, проложенной вдоль берега, он встретил группу китайцев, вооруженных винтовками, висевшими на плече дулом вниз. Их было восемь человек. Впереди бежали две собаки, черные, лохматые, исполнявшие роль разведчиков.

Это была шайка хунхузов, вышедшая из тайги на свой разбойничий промысел.

Почуяв хищника, собаки остановились, поджали хвосты и сели на тропе, ожидая приближения хозяев. До тигра оставалось шагов двести. Он шел спокойно, большим размашистым шагом. Расстояние между ним и собаками быстро сокращалось. Собаки, почуяв своего злейшего врага, жались к людям, глухо визжали и не трогались с места.

Поняв по поведению собак, что перед ними тигр, хунхузы тихо заговорили между собой, причем, называли его «стариком» – Лао-Тоу-Ре.

Заметив впереди себя группу людей, Ван замедлил шаги и остановился. Он высоко поднял голову, навострил уши и вперил свои большие светящиеся глаза в темневшую на снегу группу людей. Кончик хвоста его конвульсивно вздрагивал.

Предполагая, что это тот самый Ван, который терроризировал окрестности города Тун-Хэ, хунхузы поторопились сойти с тропы в сторону и стали в чаще лозняка; винтовки были у них в руках наготове, но стрелять они и не думали. Собаки остались на тропе парализованные тяжелым взглядом хищника. Они стояли, прижимаясь друг к другу, дрожа всем телом и слегка повизгивая.

Заметив, что люди уступили ему дорогу, Ван двинулся вперед по тропе. Не доходя до собак шагов десять, он на мгновение остановился и, без всякого напряжения, коротким толчком легко подбросил свое гибкое тело и накрыл собак. В этот же момент он нанес несколько смертельных ударов своими мощными лапами, и собаки, с раздробленными черепами, покатились в снег.

Схватив их обоих в пасть и даже не удостоив людей своим взглядом, тигр удалился в глубину речной уремы, где и расположился в укромном месте со своим скромным обедом.

XXII. Возвращение на родину

Вновь приближалась пора «Звериных ночей». Обитатели тайги нервничали, готовясь к их встрече. Четвероногие уходили в редколесье, в дубняки, где открывался более широкий обзор, уменьшавший опасность внезапного нападения хищников.

Звероловы укрепляли свои убогие фанзы и шалаши и жгли курительные свечи перед лесными алтарями, вознося горячие молитвы Горному Духу.

Все чаще и чаще раздавались удары в чугунный колокол и священная тишина тайги нарушалась металлическими звуками. Ван стремился на юг, куда влекли его воспоминания счастливого детства.

Он шел хребтами гор, придерживаясь следов, оставленных тиграми в глубоком снегу, от вечерней зари до утренней. Днем он отдыхал в какой-нибудь пещере, под выступом скалы или на солнопеке.

Пищей ему служили по преимуществу поросята, но иногда он пользовался услугами красных волков, устраивавших облавы на изюбрей и коз, при чем, хищник незаметно подкрадывался в круг загона и без труда хватал гонного зверя.

Красные разбойники знали, с кем имеют дело, и не осмеливались заявлять недовольство и свои права, как они это нередко проделывали с молодыми тиграми, не достигшими совершеннолетия. Они окружали их многочисленной стаей, беспокоили лаем и криком и прогоняли с места своей охоты.

Но с царем тайги, Великим Ваном, шутки плохи, один его грозный взгляд приводил в трепет и беспрекословное подчинение всю мелкую хищную братию.

Придерживаясь южного направления, Ван шел в верховья реки Майхэ, берущей свое начало в западных склонах хребта Лао-Э-Лин.

Не имея компаса и не зная правил ориентирования на местности, он двигался безошибочно, руководствуясь особым чувством, унаследованным от предков.

В густых кедровниках в этот год было много орехов. Под старыми кедрами они лежали сплошным слоем, осыпаясь под напорами северо-западного муссона. Орехи эти, являясь главной пищей белки, бурундука и других грызунов, служат лакомством для многих других животных из семейства жвачных и даже хищников. Маслянистые, крупные зерна этого ореха, съеденные со скорлупой, способствуют пищеварению и поедаются в большом количестве всеми четвероногими обитателями тайги. Кабаны, медведи и изюбры питаются исключительно ими в периоды хороших урожаев, которые бывают обыкновенно через каждые два года.

Великий Ван, отъевшийся и сытый, несмотря на свой бродячий образ