Шрифт:
Закладка:
20
Плиний Мезию Максиму1 привет.
(1) Помнишь, ты часто читал, какие жаркие споры поднялись вокруг закона о тайном голосовании2, какую славу и какие укоры навлек он на своего автора? (2) Сейчас сенат принял его как наилучший без всякого разногласия. (3) В день комиций все потребовали табличек. Мы, конечно, при открытом явном голосовании превзошли разнузданность народных сходок. Не соблюдался порядок выступлений, не было почтительного молчания, не сидели с достоинством по своим местам. (4) Со всех сторон нестройные крики, все выскакивали со своими кандидатами, посередине целая толпа, множество отдельных групп – суматоха непристойная3. Да, отреклись мы от обычая наших отцов, когда величие и честь места охранялись общим порядком и сдержанным спокойствием. (5) Живы еще старики4, от которых я и слышал о таком порядке при выборах: выкликалось имя кандидата и наступало полное молчание. Он сам говорил за себя, развертывал всю свою жизнь, называл свидетелей и людей, хорошо о нем отзывающихся: того, под чьей командой он воевал, или магистрата, у кого был квестором, или если мог, то того и другого; называл еще кого-нибудь из своих благожелателей. Они высказывались важно и немногословно. Все это имело значения больше, чем упрашивания. (6) Иногда кандидат отрицательно отзывался о происхождении своего соперника, его возрасте и нравах5. Сенат слушал его со строгостью цензоров. Поэтому люди достойные брали верх чаще, чем люди сильные.
(7) Все это теперь выродилось по причине партийных пристрастий, к тайному голосованию прибегли как к лекарству, и на время оно оказалось действительно лекарством, как нечто новое и внезапное. (8) Боюсь, как бы с течением времени само лекарство не вызвало заболевания. Можно опасаться, что при тайном голосовании бесстыдство сумеет проложить себе дорогу к выборам. Много ли людей, которые так же озабочены своим нравственным достоинством наедине с собой, как и при людях. Молвы боятся многие, совести – кое-кто. (9) Рано, впрочем, говорить о будущем. Пока что благодаря табличкам у нас будут магистратами именно те, кому и надлежало быть. Как в суде рекуператоров6, так и мы на этих выборах, словно захваченные врасплох, оказались честными судьями.
(10) Это я написал тебе, чтобы сообщить некую новость, а затем – чтобы поговорить иногда о политике. Такой случай бывает гораздо реже, чем в старину, и потому никак нельзя его упускать. (11) Клянусь Геркулесом! доколе повторять эти избитые фразы: «что поделываешь?», «здоров ли?». Пусть в наших письмах не будет ни мелочей, ни сплетен, пусть они не будут взаперти у домашних интересов. (12) Все, правда, зависит от одного человека; он в заботе о всеобщей пользе, о всех заботится и за всех трудится, но, в силу разумной умеренности7, к нам из того щедрого источника текут кое-какие ручейки, откуда мы и сами можем зачерпнуть и в письмах как бы подать напиться отсутствующим друзьям. Будь здоров.
21
Плиний Корнелию Приску1 привет.
(1) Я слышу, умер Валерий Марциал; горюю о нем; был он человек талантливый, острый, едкий; в стихах его было много соли и желчи, но немало и чистосердечия. (2) Я проводил его, дал денег на дорогу: это была дань дружбе, а также дань стихам, которые он написал обо мне. (3) Был в старину обычай: тех, кто написал похвальное слово человеку или городу, награждали почетным званием или деньгами2; в наше время вместе с другими прекрасными обычаями вывелся в первую очередь и этот. Не совершая больше поступков, достойных хвалы, мы считаем и похвалу себе бессмыслицей.
(4) Ты спрашиваешь, за какие стихи я его благодарил. Я отослал бы тебя к самой книжке, если бы кое-что не удержалось у меня в памяти3. (5) Ты, если эти тебе понравятся, отыщешь остальные в книге. Он обращается к музе и поручает ей поискать мой дом в Эсквилиях и почтительно войти:
Но смотри же, в обитель красноречья Не ломись ты не вовремя, пьянчужка. Целый день он Минерве строгой предан, Речь готовя для Ста мужей такую, Что ее все потомки сопоставить Смогут лишь с твореньями Арпинца. При лампадах пройдешь ты безопасней. Этот час для тебя: Лией гуляет И царит в волосах душистых роза: Тут меня и Катон прочтет суровый[32].
(6) Стоит ли человек, так обо мне написавший, чтобы я и тогда проводил его как дорогого друга, и сейчас горюю как о дорогом друге? Он дал мне все, что мог; дал бы и больше, если бы мог. А впрочем, чем можно одарить человека больше, как не вечной славой? «Его стихи вечными не будут», – может быть, и не будут, но писал он их, рассчитывая, что будут. Будь здоров.
Книга IV
1
Плиний Фабату, деду жены, привет.
(1) Ты давно хочешь увидеть свою внучку, а заодно и меня. Обоим нам дорого твое желание; оно взаимно, клянусь Геркулесом. (2) И мы живем в такой тоске по вас, что терпеть ее дальше не станем: мы уже увязываем свои пожитки и будем спешить, насколько позволяет дорога. (3) Будет одна задержка, правда короткая, мы свернем в Этрурию12 не затем, чтобы оглядеть свои земли и все хозяйство (это можно отложить), но чтобы выполнить лежащую на мне обязанность.
(4) Есть по соседству с нашими имениями городок Тифернум Тиберинум по имени. Он выбрал меня, почти мальчика, в свои патроны3: расположения ко мне было тем больше, чем меньше благоразумия. Празднуют мое прибытие, огорчаются отъездом, радуются почетным званиям. (5) И я в благодарность (стыдно ведь любить меньше, чем любят тебя) выстроил им на свои деньги храм; он готов, и еще откладывать его посвящение было бы нечестием. (6) Мы пробудем там день посвящения, – я постановил отпраздновать его пиршеством4, – задержимся, может быть, и на следующий – и тем стремительнее одолеем дорогу.
(7) Только бы застать тебя и твою дочь здоровыми и благополучными. И вы обрадуетесь, встретив нас целыми и невредимыми. Будь здоров.
2
Плиний Аттию Клементу1 привет.
(1) Регул2 утратил сына, он не
