Шрифт:
Закладка:
В откровенности Александру Ивановичу отказать было нельзя, и он довольно быстро нажил себе влиятельнейших врагов в «сферах». В ноябре 1908 г. он бросил вызов правящей камарилье, и его имя загремело по всей России: произнес неслыханную в Таврическом дворце речь, посвященную ближайшим царским родственникам — великим князьям. Непосредственным поводом к выступлению послужило обсуждение сметы военного министерства. Еще свежи были в памяти боль и стыд за проигранную войну. Анализируя неудачи, А. И. Гучков видел одну из главных причин этих неудач в плохой организации армии, где на ключевых постах часто находились люди, деятельность которых контролировать было нельзя. Назвав поименно ряд ближайших родственников царя, он заявил: «Если мы считаем и даже обязаны обратиться к народу, к стране и требовать от них тяжелых жертв на дело этой обороны, то мы вправе обратиться к тем немногим безответственным лицам, от которых мы должны потребовать только всего — отказа от некоторых земных благ и некоторых радостей тщеславия, которые связаны с теми постами, которые они занимают. Этой жертвы мы вправе от них ждать»{247}.
Правящие круги испытали потрясение. И через несколько лет двоюродный брат Николая II запишет в дневнике, что «выступление Гучкова памятно всем»{248}. Действительно, кто бы мог подумать, что такой воспитанный, благородный и преданный тропу человек (Николай II счел необходимым поздравить его с избранием в III Думу), способен нанести подобный удар. В то время царь находился в Ревеле на встрече с английским королем Эдуардом VII, где присутствовал и П. А. Столыпин, сказавший затем А. И. Гучкову: «Что вы наделали! Государь возмущен вашей речью», хотя и добавил от себя: «По существу я с вами совершенно согласен»{249}. С этого времени симпатии к Александру Ивановичу в Царском Селе начинают исчезать. Сначала в нем видят лишь недоброжелателя, а затем — заклятого врага трона и династии. Этому, конечно же, способствовала прямота и, так сказать, конкретная адресность его критики.
Особое озлобление царя и царицы вызвало публичное обличение им распутинской шайки. Одним из первых А. И. Гучков возвысил свой голос против «нашего друга», как называла Г. Е. Распутина в своих письмах императрица. В январе 1912 г., выступая при обсуждении сметы Синода, А. И. Гучков говорил: «Какими путями достиг этот человек этих центральных позиций, захватив такое влияние, пред которым склоняются высшие носители государственной и церковной власти… Григорий Распутин не одинок; разве за его спиной не стоит целая банда, пестрая и неожиданная компания, взявшая на откуп и его личность и его чары?» Завершая свой беспощадный анализ, А. И. Гучков справедливо замен., что «никакая революционная и антицерковная пропаганда в течение ряда лет не могла бы сделать того, что достигается событиями последних дней»{250}.
Ненависть к А. И. Гучкову в среде камарильи нарастала. За ним устанавливается полицейское наблюдение, его письма перлюстрируются. Премьер В. Н. Коковцов описал в своих мемуарах, как царь воспринял результаты думских выборов осенью 1912 г.: «По Петербургу, правда, прошли одни кадеты, но их успех не огорчил государя потому, что он сопровождался провалом Гучкова, чему государь искренне радовался»{251}. Победа в столице либеральной партии ничего не стоила в глазах царя рядом с поражением ненавистного ему деятеля.
Что касается императрицы, то ее антипатия носила просто патологический характер. Личная переписка «венценосных супругов» полна проявлений подобных чувств. Приведем некоторые выдержки. «Следовало отделаться от Гучкова, но только как, — вот в чем вопрос… нельзя ли выудить что-нибудь, на основании чего его можно было засадить»; «Ах, если б только можно было повесить Гучкова!»; «Гучков работает против нашей династии»; «скотина Гучков», «умная скотина», «паук»; «Гучкову — место на высоком дереве» и т. д. Даже после отречения Николая, когда Александра Федоровна стала уже бывшей императрицей и «гражданкой Романовой», в письме мужу возмущалась, что отречение принимал А. И. Гучков, в чем она увидела акт ужасного унижения{252}.
Отношение к А. И. Гучкову правившей клики сформулировал «придвор-историограф» генерал Д. Н. Дубенской, записавший в своем дневнике: «Деятельность его давно была направлена против государя, и он определенно являлся всегда упорным и злобным врагом императора… Гучков много лет всюду, где мог, интриговал и сеял недоверие к царю»{253}.
Революционером и антимоиархистом А. И. Гучков, конечно, не был. Его отношение к Николаю II претерпело значительную эволюцию, которая монархических убеждений не поколебала. Вначале были симпатии, обусловливавшие надежды улучшить и усовершенствовать систему, побудить царя принимать правильные решения. Много усилий в этом направлении прилагал он и на посту руководителя октябристской фракции и главы комиссии по обороне, а затем — председателя Государственной думы (март 1910 — апрель 1911 г.). В своей первой речи после избрания на столь заметный государственный пост А. И. Гучков заявил: «Нужно помнить, что одним из самых драгоценных приобретений нового строя является та независимость слова и та свобода критики, которые связаны с этой, находящейся передо мной трибуной»{254}. Действительно, выражать мнение своим либеральным оппонентам самодержавие разрешало, но к реальной власти не допускало.
В качестве «члена русского парламента» А. И. Гучков много вояжировал, встречался с влиятельными зарубежными политическими деятелями. «Вчера чествовали нас французы, — писал он 9 июля 1909 г. своему «соратнику» А. И. Звегинцеву. — Очень старались, но выходило у них не так, как у англичан… Сегодня утром имел беседу с Клемансо (французский премьер-министр. — А. Б.) с глазу на глаз, весьма занятную»{255}. Со многими крупными европейскими политиками начала XX в. Гучков был лично знаком.
Во внутриполитической жизни больше всего его беспокоила активность правых, не желавших и не признававших никаких, пусть даже и умеренных, реформ. С отвращением он относился к лидерам этого лагеря, и, например, об известном черносотенце и думском депутате Н. Е. Маркове (Марков 2-й) писал, что
