Это принятие того, что однажды мы умрем здесь. Никогда не увидим нашу семью или любимых людей. Никогда не почувствовать свободу, смех и независимость до конца нашей жалкой жизни. Никогда по-настоящему не любить и не быть любимыми.

Но я ни хрена не смирюсь с этим.

Я возвращаюсь домой — в поместье Парсонс.

И к Зейду.

* * *

Скрип рядом с моей кроватью пробуждает меня от глубокой дремы, которую я проваливаюсь в глубокий сон, который, кажется, длится годами. Я просыпаюсь в холодном поту, дезориентированный и растерянный, когда нет ничего, кроме черноты, и мягкого белый отблеск лунного света, заглядывающего в окно, слабые пряди под тенью.

Только шепот моего участившегося дыхания слышен над колотящимся в моей груди.

Проходит несколько секунд, прежде чем я вспоминаю, где нахожусь. И в тот момент, когда это волосы на моей шее встают дыбом.

Кто-то наблюдает за мной.

Медленно, я сажусь, мои глаза адаптируются к темноте, которая давит вокруг меня. Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть в окно, по которому стучит мелкий дождь.

Молния омывает старую комнату вспышкой яркого света, и я пользуюсь короткий момент, чтобы хорошенько осмотреться.

Здесь никого нет — по крайней мере, я не вижу.

Но я чувствую на себе тяжесть взгляда, обжигающего мое лицо, как раскаленный утюг, оставленный на шелковом платье.

«Кто там?» шепчу я. Слова даются с трудом, мое горло пересохло.

Когда никто не отвечает, я смотрю в сторону тумбочки и ищу отметки на боковой стороне стола. Там шесть отметок, но, учитывая, что на улице так темно., должно быть, уже за полночь. Сейчас у меня седьмой день.

Прежде чем я позволила таблеткам овладеть собой в первый день, я нацарапала в дешевом, мягком дереве, чтобы отмечать дни, поклявшись вести счет в любой момент. когда я очнусь от своей наркотической дремы.

Рио всегда рядом, когда я просыпаюсь, готовый проводить меня в туалет и запихнуть мне в глотку суп и воду, пока я снова не вырубилась. Он подмешивает наркотики в мою еду, и я знаю, что могу отказаться, но какой в этом смысл? Я не выберусь отсюда, если буду голодать и обезвоживаться. И я обнаружила, что не против выпить яд.

Слишком одурманенный, чтобы беспокоиться, он смотрел, как я черчу линию на дереве на вторую ночь, и по какой-то непостижимой причине он начал подсчитывать их для меня. когда я сказал ему, что дни расплываются.

Он не говорит много, и не упоминал ни о каких мужчинах, пытавшихся воспользоваться мной. Если они пытались, то, конечно, не преуспели, учитывая, что я чувствую доказательства этого. Сомневаюсь, что кто-то из них потрудился бы принести бутылочку смазки.

Так что, потому ли это, что он не заботится о том, чтобы сообщить мне о своем добром деле, или потому что никто не пытался это сделать — я не знаю.

Слева от меня раздается еще один тихий скрип. Мой взгляд устремляется в направлении беспокойства, прямо в угол моей комнаты.

«Кто вы?» спрашиваю я, хотя слова выходят не лучше, чем в первый раз. чем в первый раз.

Я затаила дыхание, ожидая ответа. Проходит несколько тягучих секунд, и затем, едва слышно, я слышу еще один тихий скрип, как будто кто-то переместил свой вес с одной ноги на другую.

Через некоторое время после моего прибытия я заметил, что часть штукатурки откололась, обнажив под собой деревянные кости. Две доски обнажены, и между ними достаточно большой зазор, чтобы всевозможные жуки могли проползти внутрь.

Это заставило мою кожу покрыться мурашками, как только я заметила это, но это было быстро.

Рио вошел с дымящимся супом в руках.

«Что ты хочешь?» воскликнула я.

Еще одна вспышка молнии, настолько быстрая, что я едва успеваю обработать то, что видят мои глаза.

Между двумя деревянными досками лежит глазное яблоко. Широкое и пристально смотрит на меня. Так же внезапно, как и появился, свет гаснет, и комната снова погружается в тень.

Сильно встряхнувшись, я падаю с кровати назад, больно приземляясь на свой копчик. Я почти не чувствую, когда паника овладевает мной. Я даже не в состоянии кричать о помощи, слишком потеряна от ужаса, чтобы делать что-либо, кроме как отчаянно бить ногами. ноги, карабкаясь назад к стене и прочь от глаза.

Я прижимаюсь к ней, грудь вздымается, сердце колотится. Дождь снаружи усиливается, капли бьют в окно со свирепостью, равной с биением моего сердца.

Мои ногти впиваются в дерево, когда еще один низкий скрип прорывается сквозь стук в моих ушах.

Там кто-то есть. Видят ли они меня сейчас, прижавшись к углу комнаты? комнаты?

Глубоко вдохнув, я задерживаю дыхание, ожидая, что что-то произойдет. Это как будто моя голова засунута в гильотину, зажата в этом останавливающем сердце момент ожидания, когда опустится лезвие.

Я ожидаю, что сквозь доски прорвется фигура, ужасающий демон прямо из фильма ужасов, выгибающийся на руках и ногах и ползущего ко мне с неестественной скоростью.

Я бы с удовольствием наблюдал за этим из-за экрана — безопасно и спокойно.

Но в этом месте я не в безопасности.

Еще одна вспышка молнии, затем громкий раскат грома.

Я вздрагиваю, ожидая увидеть глаз, который все еще смотрит на меня из-под дерева, но там ничего нет.

Из моего горла вырывается звук, что-то среднее между хрипом исмехом.

Я схожу с ума. Должно быть.

Шатаясь, я поднимаюсь на ноги, мои колени почти слиплись от моих поджаренных нервов. Этого достаточно, чтобы на мгновение отвлечь меня от затянувшейся боли в моем теле.

Я дурочка. Кто-то прячется в стенах — это просто абсурд. Но потом моя улыбка сползает с лица при одной отрезвляющей мысли.

Та девушка из «Аферы Сатаны» наблюдала за людьми из стен домов с привидениями, прежде чем убить их. Но это не может быть она. Последнее, что я слышал, она все еще была заперта.

В стенах никого нет, Адди. Ты сходишь с ума.

Точно. Я сумасшедшая.

Решив доказать это самой себе, я решила, что единственный способ узнать наверняка. это посмотреть. Иду на цыпочках к тому месту в углу, громкие скрипы подчеркиваюткаждый шаг. Я еще не изучил ни одного тихого места — у меня не былоИвозможности выучить.

Было бы не так страшно, если бы я мог включить свет, но это слишком рискованно. Я не хочу привлекать их