настроенные жители вовсе не рады возвращению в орбиту австро-прусской политики. Общественное мнение в этих государствах посчитало поражение Наполеона откатом назад и возвращением к старым порядкам и заявило о своем нежелании возвращаться к прошлому.

Для патриотов в 1810–1814 гг. лояльность по отношению к собственным государям подчас оказывалась сильнее, чем общегерманское дело борьбы с Наполеоном, а под Отечеством они все-таки в большей степени понимали отдельные княжества и государства, чем достаточно эфемерную единую Германию. Следует заметить, что для национального движения периода антинаполеоновских войн вовсе не был характерен антимонархизм. Главным лозунгом освободительной борьбы был: «За короля и Отечество», причем требования введения конституции были обращены именно к монарху, т. е. эти две тенденции — монархическая и конституционная — благополучно уживались и даже дополняли друг друга. Следует еще раз подчеркнуть, что основным в этот период оставался именно земельный патриотизм, тесно связанный с верностью «своему» монарху. Саксонские части остались верны французскому императору, последовав за своим курфюрстом Фридрихом Августом I. И все же в ходе Освободительной войны национальное самосознание стало признаком уже не только образованной элиты, но и широких крестьянских и городских слоев.

Также вновь актуализировался вопрос о территориальных границах «немецкой нации». В 1813 г. Э.М. Арндт опубликовал текст песни «Was ist das Deutschen Vaterland?» Поэт ответил на этот вопрос вполне в духе теории «Kultumation», а именно — «Повсюду, где звучит немецкая речь». Однако в реальности решение проблемы оказалось не столь прямолинейным и простым.

Подводя некоторые итоги этого периода, стоит еще раз подчеркнуть, что освободительные войны дали мощнейший импульс развитию национального самосознания, расширили круг его носителей — национальное самосознание, до этих пор присущее только элите общества, стало признаком широких социальных слоев. Земельный национализм и патриотизм все еще превалировали над общенемецким, что было обусловлено всем предыдущим развитием этих территорий, но при этом проявились совершенно новые черты, ибо они впервые оказались тесно связанными с эмансипацией общества, требованиями конституционного развития и установления гражданских свобод и гражданского равенства. Появление на исторической арене именно в это время современных наций оказалось тесно связано с национальной войной и в принципе с военным путем решения политических проблем (что позволяло создавать и образы национальных героев, и отграничивать «своих» от «чужих» и т. д.).

После 1814–1815 гг. политическая жизнь в Германии развивалась по законам, установленным на Венском конгрессе, а державы, бывшие главными силами в послевоенной Европе, вовсе не желали иметь в центре континента новое мощное государство, которое в скором времени сможет претендовать на установление своей гегемонии. Активная вовлеченность Пруссии в систему, созданную монархами-победителями и Меттернихом, на 33 года задала основную направленность ее развития.

Следует особо отметить, что хотя основным направлением дальнейшего развития на континенте, провозглашенным на конгрессе, была «Реставрация», полностью отказаться от новых политических принципов и идей было уже невозможно. XIX век после Венского конгресса стал веком конституционализма и либерализма, а любое оппозиционное движение, по крайней мере в германских государствах, становилось национальным движением.

Конституционные документы, принятые на Венском конгрессе, закрепили с правовой точки зрения монархический принцип как основу германской государственности. Статья 57 Заключительного акта гласила: «Поскольку Германский союз, за исключением свободных городов, состоит из независимых княжеств, то, согласно изложенным здесь основным положениям, вся государственная власть принадлежит главе государства и суверен посредством земельно-сословной конституции может содействовать реализации определенных прав при участии сословий». Эта статья предопределила один из основных постулатов дальнейшего развития прусского конституционализма вплоть до 1918 г. При этом нельзя сказать, что представительные органы не пытались получить в свои руки хоть какую-то часть законодательной инициативы. Чаще всего удавалось добиться права парламента на вотирование налогов и бюджета, так как эти права со времен Средневековья традиционно принадлежали ландтагам (например, § 88, 140 Конституции Ганновера 1833 г.).

Наступившая общеевропейская реакция, которая была закономерным ответом на потрясения, вызванные революцией, нашла свое наиболее полное воплощение в деятельности Священного союза. Созданный на Венском конгрессе Германский союз, просуществовавший вплоть до 1866 г., воспринял все слабые стороны Священной Римской империи. Отсутствие единых институтов, слабость демократических начал, гегемония Габсбургов, неясность общих целей и спорность границ делали его слабой пародией на ожидаемое большей частью немцев германское объединение. Германский союз был основан на восстановлении старых имперских связей и вполне удовлетворял представителей «старой имперской нации», но никак не отвечал целям новых общественных сил — прежде всего формирующегося среднего класса. Туманная запись в меморандуме В. фон Гумбольдта 1816 г., гласившая, что «никто не мешает Германии так или иначе стать когда-нибудь единым государством и единой нацией», вряд ли могла удовлетворить сторонников объединения. Постоянное давление на их общественное движение не сломило, а лишь укрепило его. Национальные празднества в Вартбурге (1817) и Гамбахе (1832) были вершиной айсберга, а выполнение Карлсбадских постановлений 1819 г. дало властям лишь видимость спокойствия. В этот период в германских государствах продолжает развиваться конституционное движение, благодаря которому к 1824 г. 15 государств запада и юга Германии получили Основные законы. Члены студенческих корпораций и гимнастических обществ постоянно пропагандировали национальную идею, призывая общество объединиться ради ее воплощения. Главным для этого периода, однако, стала не абстрактная национальная идея, а становление и укрепление политических позиций тех социальных слоев и сил, которые могли быть ее активными носителями и реализовывать ее на практике. Такой силой могла стать только мощная буржуазия, появление которой было подготовлено проведенными в начале века реформами, прежде всего аграрной и цеховой. Разрешение свободной предпринимательской деятельности стало одной из основных предпосылок охватившей Германию в первой половине XIX в. промышленной революции, феномена, не имевшего аналогов в прошлом и сделавшего мир и человека такими, какими мы их видим сегодня, или, по крайней мере, видели несколько десятилетий назад.

Не останавливаясь подробно на ее хозяйственно-экономических аспектах, хотелось бы несколько слов сказать о социальных, культурных и демографических сторонах этого явления. Вот несколько цифр: за период с 1816 по 1865 г. население Германии выросло на 60 % (с 32,7 до 52 млн чел.), а население Берлина — на 226 % (с 198 до 646 тыс. чел.). Такие резкие демографические сдвиги стали следствием резкого снижения смертности, в том числе детской, связанного в первую очередь с развитием медицины и гигиены, резким ростом рождаемости, обусловленным в том числе и расширением экономических возможностей для создания семьи и рождения большего числа детей. Этот демографический скачок вызвал страх, что продовольствия просто не хватит на всех (теория Т.Р. Мальтуса), который привел даже к введению ограничений на брак в отдельных германских государствах (Ганновер в 1827 г., Баден в 1831 и 1851 г. и т. д.), что, однако, не принесло ожидаемых результатов. В это время происходит и рождение современной семьи, которая состоит