выборы 1968 года, выступая против такого федерального вмешательства. В частности, он выступил против любого обобщения робких экспериментов с автобусами, которые стремились смешать детей из черных и белых кварталов в одних и тех же школах, и пригрозил расовыми квотами, которые позволили бы черным занять место якобы более квалифицированных белых в университетах и на государственных должностях. "Южная стратегия" республиканцев принесла хорошие плоды на президентских выборах 1972 года, на которых Никсон забрал голоса, отобранные у Уоллеса в 1968 году. Он триумфально переизбрался на пост президента, победив демократа Джорджа Макговерна, убежденного противника войны во Вьетнаме и сторонника новой социальной политики, призванной завершить "Новый курс" Рузвельта и "Войну с бедностью" Джонсона, которой Никсон успешно противостоял.

После Никсона кандидаты от республиканцев прибегали к более тонким, закодированным нападкам на социальную политику, которая якобы направлена на выделение денег афроамериканскому населению. Например, было принято нападать на "королев благосостояния", что означает "одинокие черные матери". Этот термин использовал Рональд Рейган на республиканских праймериз 1976 года , а затем снова в кампании 1980 года. Рейган был горячим сторонником Голдуотера в кампании 1964 года, во время которой он начал свою политическую карьеру, выступая от имени республиканского кандидата. Рейган также выступал против Закона о гражданских правах 1964 года и Закона об избирательных правах 1965 года, которые он назвал излишне унизительными для южан и чрезмерно навязчивыми. В целом, эксплуатация расовых вопросов сыграла важную роль в движении, приведшем к триумфу "консервативной революции" в 1980-х годах. 26. Новая консервативная идеология, сформировавшаяся вокруг Голдуотера в 1964 году, Никсона в 1972 году и Рейгана в 1980 году, была основана как на яростном антикоммунизме, так и на яростной оппозиции Новому курсу и растущей власти федерального правительства и его социальной политике. Эта социальная политика была обвинена в поощрении якобы лени цветного населения (эта ложь бесконечно повторяется со времен отмены рабства). Деньги, потраченные на скромное государство всеобщего благосостояния, которое Соединенные Штаты создали в эпоху "Нового курса" и "Нового рубежа", были названы расточительными, навязчивыми и, прежде всего, отвлекающими от более важных требований холодной войны и национальной безопасности, в пренебрежении которыми обвиняли "социалистических" демократов, в то время как республиканцы обещали восстановить американское величие.

Эти эпизоды важны, потому что они напоминают нам, что позицию Дональда Трампа по расовым вопросам (на что указывают его высказывания после демонстраций белых супремацистов в Шарлотсвилле в 2017 году и его комментарии по поводу статуй генералов Конфедерации) необходимо рассматривать в контексте давней республиканской традиции, восходящей к 1960-м годам. Новым является то, что за это время другие меньшинства также стали играть важную роль. Поэтому Трамп нападает на латиноамериканцев, которых он описывает в особенно нелестных выражениях. Чтобы остановить их приезд в США, он хочет построить огромную стену - символ важности, которую он придает пограничному вопросу. Во время своей предвыборной кампании 2016 года и после избрания он нападал практически на все небелые группы населения США, особенно на мусульманское меньшинство (несмотря на его небольшую численность на территории США).

Избирательные расхождения и конфликты идентичности: Трансатлантические взгляды

Европейские страны, и особенно Францию, давно интригуют расовые противоречия в Соединенных Штатах и их роль в экзотической политике Америки и динамике партий. В частности, европейцам всегда было трудно понять, как Демократическая партия могла превратиться из партии сторонников рабства и сегрегации в партию меньшинств, а Республиканская партия, в рядах которой когда-то было так много аболиционистов, стала расистской и нативистской партией, которую меньшинства массово отвергают. На самом деле, эти удивительные трансформации и сравнения весьма поучительны. Они могут помочь нам понять происходящие в настоящее время изменения и, следовательно, предвидеть некоторые возможные политико-идеологические траектории в ближайшие годы не только в Соединенных Штатах, но и в Европе и других частях мира.

Особенно поразительно видеть, что электоральные расколы, вызванные конфликтами идентичности, сегодня сопоставимы по величине по обе стороны Атлантики. В США разрыв между голосами чернокожих и латиноамериканцев за Демократическую партию и голосами белого большинства составляет около 40 процентных пунктов на протяжении последних полувека; контроль за переменными, отличными от расы, почти не меняет этот вывод (рис. 15.7-15.8). Во Франции мы обнаружили, что разрыв между голосами мусульман и голосами остального населения за левые партии (которые сами находятся в процессе переосмысления) также составляет около 40 процентных пунктов уже несколько десятилетий, и контроль за другими переменными также не оказывает существенного влияния. В обоих случаях разрыв, определяемый расовой или религиозной идентичностью, огромен - гораздо больше, например, чем разрыв между голосами верхнего дециля доходов и нижнего 90-процентного уровня, который и во Франции, и в США обычно составляет порядка десяти-двадцати пунктов. В Соединенных Штатах мы видим, что с 1960-х годов, на выборах за выборами, 90 и более процентов афроамериканских избирателей голосовали за Демократическую партию (и едва ли 10 процентов за республиканцев). Во Франции 90 процентов мусульман голосуют на выборах за левые партии (и едва ли 10 процентов за правые и крайне правые партии).

Помимо этих формальных сходств (которые поразили бы французского наблюдателя, если бы он мог предсказать их несколько десятилетий назад), важно отметить различия между двумя странами. В США чернокожее меньшинство в значительной степени является потомком рабов, а латиноамериканское меньшинство - продукт иммиграции из Мексики и Латинской Америки. Во Франции мусульманское меньшинство является продуктом постколониальной иммиграции, в основном из Северной Африки и в меньшей степени из Африки к югу от Сахары. Безусловно, эти два случая имеют один общий важный момент. В обеих странах белое большинство европейского происхождения, которое долгое время обладало неоспоримой властью над небелым населением (будь то рабство, сегрегация или колониальное господство), теперь должно сосуществовать с небелыми в едином политическом сообществе. Разногласия должны решаться у избирательной урны, в принципе на основе (по крайней мере, формально) равных прав. В длительной истории человечества это, безусловно, радикально новое явление. На протяжении веков отношения между населением разных регионов мира ограничивались военным доминированием и грубой силой или же коммерческими отношениями, в значительной степени структурированными балансом военной мощи. Тот факт, что сейчас в пределах одного общества мы наблюдаем отношения совершенно иного рода, основанные на диалоге, культурном обмене, межнациональных браках и появлении беспрецедентных смешанных идентичностей, является неоспоримым признаком цивилизационного прогресса. Возникшие конфликты идентичностей были использованы в политических целях, что породило серьезные проблемы, которые требуют пристального изучения. Тем не менее, даже беглое сравнение сегодняшних межгрупповых отношений с теми, что наблюдались в прошлом, говорит о том, что нам необходимо держать в поле зрения масштабы нынешних трудностей и воздерживаться от идеализации