не так.

И до меня доходит только тогда, когда она начинает чувствовать себя не в своей тарелке, ее бледная кожа меняет цвет, становится более синяковатой и опухшей, чем обычно. Она едва двигается, спит все свободное время.

Когда я поднимаю этот вопрос перед Майлзом, он говорит мне, что, вероятно, это яд медленно действует на ее тело. Хотя я неохотно кивнул на его объяснение, я все еще не могу избавиться от ощущения, что что-то не так.

На следующий день Майлз зовет нас с Ваней в свою операционную.

Ситуация уже стала слишком тяжелой, и один глаз Вани настолько налился кровью и распух, что я чувствую, что он может вырваться в любой момент.

— Не волнуйся, — улыбается мне Майлз. — Это возможность учиться, — говорит он, указывая Ване лечь на кровать.

Она смотрит на меня, ее глаза почти искрятся от неопределенных чувств. Но она не протестует, когда садится.

Она даже не издает ни звука, когда Майлз делает надрез вокруг ее глаза, вырезая мертвую ткань, которая гнила в ее глазнице.

Я нахожусь в стороне, наблюдая, как ее глаз полуотделен, свисает из глазницы, крошечные движения означают, что она в курсе, и она наблюдает за мной даже через этот безвольный глаз.

Хотя я никак не реагирую, у меня по спине пробегают мурашки, когда я смотрю, как кровь стекает по ее лицу.

— Этого не должно быть здесь, — цокает Майлз, вытаскивая довольно крупную личинку из-за ее глаза. — Интересно, как это сюда попало, — размышляет он.

Вынимая личинку из-за ее сетчатки, он опускает ее в маленький стакан.

Затем он просто изо всех сил пытается вернуть ей глаз.

Несмотря на весь его талант, я знаю, что он не глазной хирург. Так что перспектива того, что он будет так глубоко работать над глазом Вани, заставляет меня чувствовать себя немного не в своей тарелке. Я не могу точно сказать, в чем дело, но это не из приятных ощущений.

— Готово, — восклицает он, приказывая ей слезть и приказывая нам вернуться в нашу комнату после того, как он введет еще по одному уколу яда в каждую из наших рук.

— Как глаз? — спрашиваю я Ваню, когда она идет в свой маленький уголок. Майлз наложил на него небольшую повязку и объявил, что на сегодня хватит.

Она пожимает плечами, ее лицо ничего не выражает, как будто ей все равно.

— Ви, как глаз? — снова спрашиваю я, и что-то прорывается на поверхность, когда я вижу ее такой равнодушной.

— Все в порядке, — отвечает она мягким голосом, но чего-то не хватает.

Не в силах ничего с собой поделать, поскольку что-то продолжает меня беспокоить, а я не из тех, кто отступает перед вызовом, я подхожу к небольшому запасу, который взял из лаборатории, и достаю немного дезинфицирующего средства.

— Покажи мне, — я сажусь рядом с ней, моя рука тянется к ее повязке.

Я знаю, что Майлз не использовал никаких анестетиков или дезинфицирующих средств — он никогда этого не делает. Поэтому ей нужно очистить территорию, по крайней мере, в меру моих возможностей.

Но когда я откидываю марлю, ее глаз немедленно опускается, выпадая примерно на дюйм из глазницы.

Не желая пугать ее больше, чем необходимо, я наливаю немного дезинфицирующего средства и наношу его вокруг ее глаза.

Она смотрит на меня безучастно, изучая мои черты в деталях. Я не подвергаю сомнению ее внезапный интерес к моему лицу, радуясь, что у нее есть что-то, что отвлекает ее от ее взгляда. Когда я заканчиваю, я осторожно отодвигаю глаз назад, накладывая на него новую марлю.

Однако, когда я начинаю двигаться, что-то происходит. Ее рука тянется, касаясь моей руки.

— Ты назвал меня Ви, — она произносит слова так тихо, что я едва слышу ее. — Ты теперь никогда не называешь меня Ви, — отмечает она, сжимая пальцы на моей руке.

Я пожимаю плечами.

— Это зависит от момента, — говорю я ей, не желая вдаваться в смысл ее слов или тот факт, что я действительно перестал называть ее Ви давным-давно.

— Мне это нравится, — ее губы растягиваются в легкой улыбке. — Это напоминает мне о старых временах.

Я ворчу.

— Когда мы были командой, — продолжает она, выжидающе глядя на меня.

— Это все еще так, Ви. Но тебе тоже нужно подтянуться, — парирую я. — Ты знаешь, что я делаю это для нас обоих, — продолжаю я, качая головой.

Ее улыбка тут же исчезает, ее здоровый глаз немигает, когда она рассматривает меня.

— Я вижу... — говорит она, и я не понимаю, что она видит.

— Хорошо, — киваю я, вставая и готовясь к следующей тренировке.

Следующие дни еще хуже, поскольку Ваня изо всех сил пытается встать с постели. Ее конечности опухли, кожа желтоватого оттенка и горячая на ощупь.

И как раз в тот момент, когда я начинаю немного волноваться, Майлз вызывает меня к себе в офис.

— У твоей сестры не все хорошо, — первое, что он говорит, когда я вхожу в комнату.

Я не отвечаю, когда сажусь, ожидая того, что он хочет мне сказать.

— Ты знаешь, что мне здесь не нужны слабаки, — продолжает он, глядя на меня с приподнятой бровью, как будто оценивая, как я реагирую на его слова.

— Да, сэр, — я киваю.

— Я рад, что мы пришли к согласию, потому что у меня есть для тебя задание.

Я хмурюсь. Задание?

— Конечно, — с готовностью соглашаюсь я, поскольку не мое дело не соглашаться.

— Последнее испытание, если хотите. И тогда ты будешь первым выпускником программы, — смеется он, наливая себе стакан алкоголя.

— Финальный тест? Что вы имеете в виду? — спрашиваю я, сбитый с толку.

Это первый раз, когда он говорит что-то об окончании или последнем тестировании. Я думал, что все это должно было быть непрерывным обучением. Методом проб и ошибок мы прокладываем путь к научной революции.

— Какому первому правилу я тебя научил, Влад? — спрашивает он, уголок его рта приподнимается, когда он внимательно смотрит на меня.

— Удалить все привязанности, — я немедленно отвечаю, сцена, в которой я убил Лулу, на мгновение вспыхивает в моем сознании.

— Действительно. Как ты думаешь, у тебя все еще есть какие-нибудь привязанности?

— Нет, сэр.

— А что тогда