Перед следующей встречей с Кейтлин я раскопал в ее истории болезни старые заметки и записи. Она несколько раз обращалась за психологическим консультированием, начиная лет с двадцати пяти, а кроме того, иногда проходила более глубокую психотерапию. Очевидно, за это можно было зацепиться.

Следующая сессия началась примерно как предыдущие, не считая того, что Кейтлин принесла рюкзак, набитый бумагами, – часть ее исследования. Она была все в той же тусклой мешковатой одежде и все такая же тощая. Я заговорил о ее личной истории – с того места, где мы остановились. Кейтлин усердно училась в университете, интересовалась современной историей, особенно Второй мировой войной. Это была ее область исследований. Она хорошо защитила диплом, осталась в университете в должности младшего научного сотрудника, затем приступила к работе над диссертацией. На нее ушла целая вечность, но в конце концов Кейтлин все-таки получила ученую степень и теперь преподавала. Она писала книгу о том, как различные европейские институции, в том числе церковь и “Красный крест”, реагировали на набиравший силу фашизм.

Я признался в невежестве и попросил немного рассказать об этом. Кейтлин сразу приободрилась. Похоже, она чувствовала себя гораздо увереннее, когда сама вела беседу с позиции “специалиста” и ей не надо было сосредотачиваться на своих потаенных чувствах. Ученые в ее сфере, объяснила она, часто интересуются темными областями истории и географии в поисках случаев, которые пролили бы свет на картину в целом. Начинала она с изучения Балкан и часто ездила туда, пока работала над диссертацией.

Она объяснила, почему различные группы хорватов встали на сторону нацистов, и о зверских расправах над сербами и цыганами. Слышал ли я об усташах? Я не слышал, и Кейтлин укоризненно покачала головой. Это было экстремистское националистическое движение, зародившееся в межвоенные годы; в конце концов усташи захватили власть при содействии нацистской Германии, но немецкий фашизм оказался слишком фанатичным и кровожадным даже для них. Военизированные отряды усташей были печально знамениты тем, что пытали и уродовали людей. Кейтлин объяснила, как они заручились поддержкой католической церкви в борьбе против православия; оказывается, католическая церковь до сих пор не признала это в полной мере, и Кейтлин считала это своим личным позором, поскольку ее вырастили в католической вере.

Это была увлекательная, хотя и печальная лекция по истории. Пыталась ли Кейтлин донести до меня что-то через символический смысл своего рассказа? Вариантов было несколько. Обдумав их, я сделал вывод, что Кейтлин обладает живым умом и обостренной чувствительностью к несправедливости и лицемерию. Напрасно я ее недооценивал. Шло время, наши полчаса подходили к концу. Я вспомнил о заявленной цели наших встреч. Как ее аппетит? Набрала ли она вес? Кейтлин не очень понравилась текстура творожного сыра, и вообще она, пожалуй, склоняется к веганству, но попробует еще. Немного набрала – наверное, килограмм. Ничего определенного. Я похвалил ее и посоветовал несколько ослабить закон двух трапез в день – может быть, иногда съедать в промежутке несколько орехов: здоровая и к тому же веганская пища! Она сказала, что попытается, собрала вещи и ушла.

Наша следующая встреча состоялась через месяц, и я выделил для нее целый час. Не исключено, что у меня разыгралось воображение, но выглядела Кейтлин чуточку лучше – по-прежнему очень худа, но в лице прибавилось красок. Она сказала, что устала, но работа идет хорошо. Нашла кое-что новое о “Красном кресте”. Известно ли мне, что до войны нацисты захватили немецкий “Красный крест” и сделали его частью своей машины? Международный комитет “Красного креста” тем временем пытался обойти их и каким-то образом помочь военнопленным и заключенным концлагерей – послать им свои знаменитые “продуктовые пайки”. Я возразил, что хотя ее изыскания меня очень интересуют и мы запросто могли бы скоротать время, если бы она читала мне лекции, а я слушал, это отвлекает нас от главного. Кейтлин умолкла и словно сдулась. Потом выпрямилась, скрестила руки на груди и обратилась ко мне так, словно я был ее студентом из числа не самых способных.

– Хорошо, и о чем, по-вашему, нам следует говорить?

– Ну, я собирался спросить вас… Здесь, в вашей карте, упоминается, что вы обращались к психологу-консультанту.

– А, да. Я некоторое время регулярно ходила к одной женщине. Она психотерапевт и правда очень мне помогла. Сто лет назад. Нам обязательно к этому возвращаться?

– Нет, не обязательно, просто мне любопытно узнать, что вас побудило.

– Видите ли… мне все не нравилось – ни я сама, ни мир вокруг. – Она довольно долго молчала. – Это было, когда я ездила по бывшей Югославии. Встретила там одного англичанина. Он бросил университет и мотался по Европе. Он мне нравился. Я думала, мы друзья. Как-то вечером он напился и вынудил… Он заставил меня заниматься сексом. С юридической точки зрения это не было изнасилование, по крайней мере, мне так сказали. Но все равно… омерзительно. Он предал мое доверие… навсегда отвратил от секса… и от мужчин… и, если честно, от людей вообще.

Кейтлин говорила спокойно, почти что будничным тоном.

– Какой ужас. Вы заявили в полицию, обратились за помощью?

– Нет, без толку. И вообще все позади.

Такие откровения трудно переварить. Несмотря на попытки Кейтлин сгладить свой рассказ, это событие явно сыграло для нее важнейшую роль – тут не было ни малейших сомнений. Однако у меня возникло ощущение, что нельзя поддаваться соблазну и считать, будто это все объясняет, будто я нашел единственный ответ, раскрыл страшную тайну и можно больше ничего не выяснять. Наверняка все гораздо сложнее. Я неохотно вернулся к разговору.

– Правда позади?

– Да! – с чувством ответила Кейтлин. – Некоторое время я занималась самоповреждением – резала себя. – Она показала на грудь. – Это было тяжело. Но теперь я понимаю, что ни в чем не виновата. Мне не в чем себя упрекать. И я не то чтобы отказалась от отношений с мужчинами – то есть не совсем… Зато я посмотрела на свою жизнь с другой точки зрения. Произошедшее со мной нельзя даже сравнивать с тем, что выпало во время войны на долю других, особенно женщин. Все, что принято воспринимать как данность… еда, крыша над головой, любовь… Понимаете, нам не следует, нам нельзя…

Я тщательно сформулировал ответ.

– То есть если вы сами лишите себя всего этого, никто другой не сможет вас этого лишить?

– Нет, вы не понимаете. Я не такая, как все. Мне это действительно не нужно.

Неужели правда? По крайней мере, у Кейтлин была логика. Ей не нужно было получать удовольствие от еды, она не ожидала, что может стать счастливой, и это вызывало у нее ощущение, что она не такая, как все, а вероятно – даже лучше других.

У нас снова кончилось время. Прежде чем попрощаться, я спросил Кейтлин, как она ест. Орехи оказались ничего, ответила она.

– Может быть, обмакнуть яблоко в мед?

– Фу! – Она поморщилась. – Ладно, попробую.

* * *