стойкостью готовилась встретить то, что ждало ее впереди. В ее глазах – он знал этот взгляд, потому что часто видел его на лице Карин, – появилось выражение силы, достоинства и решимости. Это выражение даже испугало его – в нем было что-то от взгляда тигрицы, охраняющей вход в логово, где скрыты ее тигрята.

– Входи, Хэнк, – сказала она. – Я только что вернулась. Разговаривала с адвокатами Дэнни.

Когда он переступил порог, добавила:

– На этот раз не будет никаких сцен. Я обещаю.

Он последовал за ней по короткому коридору мимо раскрытой двери ванной в гостиную с обстановкой, несомненно, купленной в магазине на Третьей авеню. В углу на столике стоял телевизор.

– Присаживайся, Хэнк, – сказала Мери. – Тут не так душно. Окно в спальной открыто и от сквозняка легче дышать.

– Спасибо, – сказал он и сел на диван. На мгновение воцарилось неловкое молчание. Потом он сказал: – У тебя хорошенькая квартирка, Мери.

– Не надо, Хэнк, – ответила она. – Мы ведь переехали сюда с Лонг-Айленда. Так что я знаю, что такое хорошо.

– Почему вы вернулись в Гарлем, Мери? – спросил он.

– Был сокращен объем производства и Джонни потерял место. У нас были кое-какие сбережения и мы могли бы оставить за собой тот дом, но один из наших друзей как раз открывал обувной магазин в Гарлеме. Он предложил Джонни стать его компаньоном. Джонни решил, что нам следует согласиться. Да и я тоже тогда подумала, что так будет лучше. – Она покачала головой. – Если бы мы только знали, если бы мы только могли предвидеть... – Она оборвала фразу и замолчала.

Хэнк смотрел на нее и думал, что быть может она еще не справилась с первоначальным потрясением. Вдруг Мери подняла голову, их взгляды встретились. Они долго смотрели друг другу в глаза через пропасти прошедших лет, и оба молчали. Потом, после какой-то внутренней борьбы, Мери сказала:

– Не хочешь чего-нибудь выпить?

– Мне не хочется тебя затруднять. Я пришел только...

– Мне немножко стыдно, Хэнк, – сказала она, опуская глаза. – Стыдно за мое тогдашнее поведение. Мне хотелось бы...

– При сложившихся обстоятельствах...

– Да, да, я знаю, но все же... – Она снова посмотрела ему прямо в глаза. – Словом, я хочу перед тобой извиниться.

– Оставь, Мери, право же...

– Видишь, милый, ведь и в голову не придет, что с тобой может случиться что-нибудь подобное. Читаешь об этом все время в газетах, но это ничего не значит. И вдруг это случается с тобой, с твоей семьей. С тобой... Нужно время, чтобы осознать это. Так что, пожалуйста, прости меня за мою вспышку. Я не владела собой, я... – Она вдруг встала. – У нас есть только виски и джин. Что ты будешь пить?

– Пожалуй, виски, – мягко сказал он.

– С содовой?

– Да, если есть.

– Конечно.

Она вышла в кухню. Он слышал, как она открыла дверцу холодильника и открыла бутылку с содовой водой, потом вытряхнула кубики льда из ванночки.

Мери вернулась в гостиную, протянула ему рюмку и села напротив него. Чокаться они не стали. Внизу во дворе кто-то хлопнул крышкой мусорного ящика.

– Как это странно, правда? – вдруг сказала она. – Вот два человека, которые так хорошо знали друг друга когда-то, встречаются словно чужие. – Она невесело усмехнулась и повторила:

– Странно!

– Да, – сказал он.

– Я... я очень рада, что ты пришел сегодня, Хэнк.

– Я пришел сказать тебе...

– Мне хочется поверить, что люди, которые значили что-то друг для друга когда-то... что... если бы я знала кого-нибудь очень хорошо... – Она не сумела найти нужных слов: – Ты так много значил для меня, Хэнк!

– Я рад узнать это.

– Когда мы были детьми, ты... ты оказал мне неоценимую услугу.

– Я?

– Да. Видишь ли, я всегда считала себя безобразной, очень, пока...

– Безобразной? Ты?

– Да. А потом появился ты. Ты думал, что я красавица, и постоянно говорил мне об этом, пока... пока я не поверила тебе. Я всегда буду благодарна тебе за это, Хэнк.

– Мери, уж кому-кому, но не тебе было сомневаться в своей красоте.

– Нет, я действительно не верила, что я красива.

Теперь в их разговоре появилась легкость, исчезла скованность. Наконец был переброшен мост через пропасть прожитых лет, и осталась лишь былая непринужденность, с которой они некогда обсуждали самые важные проблемы, всегда возникающие перед очень юными. Проблемы большие, малые и мирового масштаба. Хэнк вспомнил прошлое и вдруг почувствовал нежность к тем двум детям, которые, крепко держась за руки, поверяли друг другу шепотом свои сокровенные тайны. Люди, которые сидели теперь в гарлемской гостиной, были совсем не похожи на ту пару, оставшуюся в далеком прошлом и все-таки он узнавал их и чувствовал, как его охватывает приятное тепло. На мгновение он забыл, зачем пришел к ней. На мгновение ему показалось, что достаточно уже и того, что они снова могут разговаривать друг с другом, как прежде.

– Ты тоже сделала для меня очень много, – сказал он.

– Я хотела бы надеяться на это, Хэнк. – Она помолчала. – Я хочу рассказать тебе о том, что случилось, потому что мне всегда было немного жаль, что я отправила тебе то письмо. Всегда было немного стыдно, что я трусливо убежала от нашего чувства. Ты знаешь, ты понимаешь – мне так хочется этому верить! – что я любила тебя?

– Да, я так думал. Но твое письмо...

– Я лежала по ночам без сна и думала о том, что ты теперь делаешь. Вдруг сейчас в тебя стреляют? Вдруг тебя ранили? Вдруг сбили твой самолет? И ты попадешь в плен, и тебя станут пытать? Я плакала по ночам. Как-то ко мне в комнату вошла мать и спросила: «Мери, что с тобой?», а я сказала: «Вдруг его убили!» И вот тогда она сказала: «Дура! Почему ты не вышла за него замуж? Не взяла любви, которую тебе предлагали? Любовь ведь так просто на улице не валяется!» А я снова заплакала и начала молиться. Я никогда не была особенно религиозной, хотя меня воспитывали в католической вере, – но я так горячо молилась за тебя, Хэнк! Я молилась, чтобы ты остался цел и невредим, чтобы... чтобы ты вернулся ко мне. А потом я познакомилась с Джонни.

– Ну и что же? – спросил он.

– Это может показаться глупым, но я не стала бы с ним встречаться, если бы не ты. Я бы не полюбила его, если бы до этого не полюбила сначала тебя. Именно твоя нежность и твоя любовь ко мне позволили мне полюбить другого человека. Вот почему то мое письмо было таким