или поздно происходит слияние или поглощение частным капиталом государственных активов. Местные элитарии чаще всего становятся младшими партнерами ФПГ — после того, как обанкротят возглавляемое госпредприятие и подготовят поглощение. В результате через 10 лет работы происходило полное сращивание интересов местных элитари-ев и влиятельной олигархии. Общие интересы приводили к тому, что вокруг каждой крупной «темы», как с частным причалом, формировалась городская группа влияния, помогающая проекту: прокуроры, судьи, таможенники, пограничники, строители, перевозчики, страховщики, банкиры и прочие контрабандисты. Прочные социальные связи между ФПГ и местными элитами сделали государство ненужным. Коррупционные связи оказались настолько сильны, что госаппарат начал обслуживать этот процесс. Евронационализм и межрегиональные противоречия в ситуации расползания государства на боярско-олигархические уделы были прекрасным инструментом отвлечения внимания и ширмой.

Итак, рождение идеологии евронационализма как коктейля из обиды, нанесенной «вольному козачеству» Екатериной, борьбы с русификацией и верной расовой «европейскости» стало стержнем постУкраины.

Пока Украина разлагалась до состояния постУкраины, ее гражданам системно вбивали в голову: «Во всех бедах виновата Россия и русские, следовательно, как только случится новая беда — опять Россия нагадит». Эту идеологию внедряли в остатках государства, а более радикальная часть общества усиливала тезис: «Только уничтожение России является условием существования Украины. Иначе история повторится».

Общество с такой идеологией не могло не прийти в тупик. То, что постУкраина разваливается так долго, — заслуга исключительно хозяйственно-экономической крепости, заложенной советской властью. Электрогенерация, инфраструктура, ТЭЦ и котельные скрипят, ломаются, но работают. Но хозяйство и финансы постУкраины живут в разных действительностях. Первое держится за счет выносливости советских инженерных конструкций. Финансирование же на 60 % обеспечено внешними займами, кредитами и помощью.

Идеология постУкраины много лет затачивалась под гражданскую войну То, что элитарии воспринимали как невинную политтехнологическую игрушку, обернулось обозленным вооруженным обществом.

Когда в США прямо говорили, что видят своей целью превратить постУкраину в новый Афганистан для России, имелось в виду именно состояние общества, которое за 30 лет пропаганды войны с Россией, регионального, религиозного, языкового и культурного раскола подготовлено к войне всех против всех.

Теперь сотни тысяч людей с идеологией ненависти в голове, которых научили убивать, станут внутренней проблемой России. Одновременно это миллионы людей, которые последние 20 лет были в эпицентре когнитивных войн. Причем всем им так или иначе прививали основы евро-национализма.

И тут случилось 24 февраля 2022 года. Для «хатаскрайников», восемь лет назад включивших режим «я — ромашка!», начало спецоперации стало подтверждением всех ант и российских идеологических выкладок, которым учили в школе. Вот она, подлая Россия, которая хочет разрушить уютный мир! Для обывателя евронационализм стал естественной и понятной идеологией. Россия — враг, и все, кто с ней, — враги. Все, кто с нашей стороны, — друзья. Евронационализм очень четко расставляет все по местам, а главное, позволяет элитам во главе государства отождествить себя с обществом.

Постукраинскому обывателю невдомек, что Россия проводит спецоперацию в интересах таких же украинских сограждан, но из Донбасса. Демилитаризация постУкраины — аналог ликвидации опэгэшных козацких формирований в XVII–XVIII веках. В результате спокойнее всего вздохнут простые обыватели и местная элита. Однако у нас на глазах зарождается идеологема будущего — о разгроме евромечты Украины. Мины будущего украинского евронационализма закладываются сегодня.

Главный вызов, стоящий перед Россией, — это общество постУкраины. Его очень долго сводили с ума, проводили над ним эксперименты и постоянно учили ненавидеть. На уровне схемы постУкраина уже представляет собой Афганистан. Все предпосылки есть: серьезные региональные различия, много доступного оружия, безработных мужчин и молодежи — проходной двор для солдат удачи и авантюристов, наркотрафик, неофеодальная власть и спецслужбы под ЦРУ. Однако на поверку дела могут обстоять хуже, чем с Афганистаном, потому что России предстоит интегрировать общество постУкраины, что чревато украинизацией.

Следовательно, по мере восстановления государственности постУкраины необходимо переходить к изучению, а затем к идеологическому переформатированию общества постУкраины. Самоубийственную и разрушительную идеологию евронационализма придется демонтировать. России предстоит предложить собственную непротиворечивую историко-идеологическую концепцию, которая сможет вытеснить евронационализм.

Обществу постУкраины следует объяснить, как Украина докатилась до такой жизни и при чем тут евронационализм.

Я не испытываю илл юзий относительно идеологического потенциала современной России — у нас, вообще-то, нет официальной идеологии. Поэтому государство, скорее всего, бросит переформатирование общества постУкраины на самотек. Получив ритуально необходимые цифры на референдуме, построив имитационные общественные структуры и создав баланс элит, оно решит, что дело сделано. И когда это произойдет, начнется тихая украинизация России. Поэтому в интересах общества как минимум сигнализировать о процессах украинизации.

Миропорядок для ПостУкраины

Борьба за украинское наследство поставит Россию перед серьезными вызовами. Самый главный будет заключаться в умиротворении и упорядочении регионов, переходящих под ее протекторат.

ПостУкраина, как мы разобрались, представляет собой лоскутное одеяло, которое состоит из регионов, до советского периода столетиями развивавшихся, не пересекаясь. Подданные австрийских Габсбургов из Закарпатья жили 300 лет в другой реальности, нежели подданные Романовых из Харькова. Максимальной интеграции регионы Украины достигли в рамках УССР. Период от Украины до постУкраины сопровождался отмиранием внутриреспубликанских коммуникаций. Железнодорожные маршруты закрывали, электрички отменяли, автобусные рейсы сокращали. Общество ответило на процессы деградации массовой трудовой миграцией. Россия, Польша, Италия, Чехия, Испания, Британия, Канада, США, Израиль — украинское общество расползалось на работу и ПМЖ все последние 30 лет. Поэтому каждый регион придется встраивать в Россию в индивидуальном порядке.

ПостУкраина — страна городов, и каждый из них как-то да был связан с Россией. Поэтому для ее умиротворения и упорядочения придется глубоко интегрировать каждый регион, который должен почувствовать себя частью исторической России. Тогда 30-летнее нахождение внутри Украины покажется просто историческим недоразумением. По меркам жизни человека 30 лет — полжизни, а с точки зрения исторических процессов — полмига между прошлым и будущим. России придется конструировать новую версию политической истории для постУкраины, а ее граждан — поместить в более широкий идеологический и политический контекст. Обывателя следует вытащить из его раковины, чтобы он перестал воспринимать мир как глобус Украины.

Если разобрать регионы постУкраины с точки зрения их государственной принадлежности и роли в истории России, то выяснится, что никакой Украины и рядом не стояло. Пройдемся по регионам Левобережья/Новороссии, интегрировать которые нам однозначно предстоит.

Донбасс

Часть Донбасса находится на территории Ростовской области.

Регион стал активно развиваться в Российской империи в конце XIX — начале XX века, когда были открыты запасы угля и руды. Первая индустриализация состоялась накануне Первой мировой войны и революции.

Во время Гражданской войны Донбасс был опорным краем для красных. Часть районов постукраинского Донбасса является бывшей территорией войска Донского.

В эпоху индустриализации он был образцово-показательным