Для такой очарованности, кстати, совершенно необязательно эротическое влечение, необязательно быть разного пола. Я не раз видела (и сама переживала такое), как сияют глаза у моих коллег, когда они рассказывают про «любимых» клиентов. Да, грань между человеческой симпатией и поглощением очень тонкая (я предвижу ваши вопросы) — и ее можно провести по этому самому ощущению эйфории.

И вот тут обычно возникает протест.

«Я просто люблю свою клиентку, по-человечески»

«Он мне просто очень нравится»

«Она действительно очаровательная личность»

«Да, он умеет нравиться, и это его сильная сторона, его ресурс в отношениях»

«Если это не мешает, зачем в этом копаться?»

«Это простые человеческие чувства, я эмоционально реагирую на людей, у меня такой темперамент: уж если кого люблю, то от всей души».

Я не знаю, что еще на это ответить. Я могу только размышлять о своем опыте: когда в терапевтических отношениях возникает много эйфории, они потихоньку сворачивают не туда. И за этим стоят усилия клиента по выравниваю дисбаланса ценности, которые остаются за кадром.

Дело в том, что на одни и те же события участники отношений могут смотреть очень по-разному.

Помню трогательную историю, которая гуляла в соцсетях.

Маленькой больной девочке нужно было переливание крови. По результатам анализов самым подходящим донором оказался ее брат — немногим старше ее. Мальчику рассказали, что сестричке нужна его кровь, и малыш согласился. Конечно, взрослые похвалили его за доброе сердце и сказали, что гордятся им, и все такое. И он сидел в палате, опечаленный и бледный, и кто-то из врачей, думая, что он боится иголок или крови, решил подбодрить мальчишку.

— Какой ты молодец! — сказал доктор. — Не бойся! Это будет не больно и быстро закончится.

Малыш сглотнул.

— А вы передадите сестренке моего Человека-Паука, на память?

— Да сам потом передашь! — добродушно ответил врач.

Ребенок озадаченно посмотрел на него.

— А… разве я не умру? — осторожно спросил он.

Пока взрослые обсуждали рутинную, хоть и волнительную, процедуру переливания крови и готовились к ней, ребенок пребывал в уверенности, что от него потребуется отдать сестре ВСЮ кровь, и тихо самоотверженно готовился к смерти. То, что это будет «не больно» и что «доктор добрый», поддерживало его лишь отчасти.

Взрослые удивились — потому что они об этом не задумывались.

Человек, у которого все близкие отношения в жизни строились на основе поглощения — сначала родителем/родителями, потом учителями, потом и романтическими партнерами или друзьями — не представляет себе другой близости, и хочет хотя бы нравиться тому, кто получит всю его кровь. Хотя бы почувствовать себя значимыми для него.

Люди, выросшие в отношениях поглощения (идентификации с агрессором[13]), обладают некоторыми общими чертами:

— выглядят или ощущаются младше своего возраста; в отношениях с ними рождают ощущение «младшего»;

— воспринимаются невинными или беззащитными;

— проявляют «детскую» застенчивость или «детскую» доверчивость;

— их сексуальность часто подавлена, несмотря на то, что их поведение может показаться сексуализированным;

— приглядевшись, можно заметить множество маленьких действий, направленных на комфорт и приятные ощущения терапевта;

— демонстрируют верность и преданность как «младший» «старшему», проявляют послушание, принимают слова терапевта близко к сердцу;

— переживают о возможной потере отношений, из-за неверия в то, что за отношения с ними можно держаться; легко принимают на себя ответственность за поддержание и продолжение отношений, несмотря на заметный страх перед сближением.

Естественно, есть и другой паттерн: если ты вырос в поглощении, то будешь и сам пытаться кого-то подчинить своей воле, требовать или скрыто добиваться послушания. Просто это реже вызывает эйфорию у психолога.

Интерлюдия

Представьте, что герой «Аленького цветочка», «чудище вида звериного», был бы не в курсе жути, которую он нагоняет на людей (считал бы это просто аурой своего высокого статуса). Он пользуется случаем, чтобы познакомиться с подходящей для создания семьи девушкой без лишней траты нервов на поиски. Он ухаживает, заботится, ведет себя предупредительно, дает девушке привыкнуть к нему и наверняка считает себя молодцом и вполне прогрессивным Чудовищем.

В это же время купеческая дочь охвачена страхом, потому что не знает, что ее ждет: собирается ли чудище съесть ее, поработить или будет ставить на ней чудовищные опыты. Он для нее непредсказуем и непознаваем. Все, что она знает — это послушание, покорность воле старшего. Все, на что она может надеяться — что это будет не больно и не долго.

Милое поведение Чудища происходит от великодушия и щедрости. Милое поведение героини — от отчаяния, покорности судьбе и стремлении не ссориться с тем, от кого зависит ее жизнь; ей нужно быть милой, чтобы не быть съеденной. Их картины происходящего драматически не совпадают.

Снова, как в сюжете о Волшебнице Шалот, мы видим две истории, которые соприкасаются лишь краешками…

К счастью, в сказке Чудище Звериное знает о своей чудовищности, уважает купеческую дочь, хочет ее добровольной, а не принудительной верности и ценит ее свободу выбора. Поэтому сказка заканчивается хорошо.

Я, помню, обесценивала свое влияние на клиентов: ну, мы всё ж взрослые люди, говорила себе я. Это всего лишь «маленькая я», людям не так уж трудно не воспринимать меня всерьез, если им не нравятся мои слова или действия.

Я задумалась об этом как следует лишь после того, как мой собственный терапевт прекратил со мной общение и заблокировал меня во всех соцсетях. У него были на это серьезные причины, он их достаточно понятно объяснил. «Тебе нужно привыкнуть жить так, как будто меня нет», — сказал он. Я уверена, что он сказал это искренне — так, как сам это воспринимал.

Первым неприятным открытием для меня стало то, что все вышло наоборот: вместо того, чтобы почувствовать, что терапевта больше нет в моей жизни, я почувствовала, что из жизни выбросили меня. Это было совершенно иррациональное ощущение, но невыносимое и не поддающееся логике.

Вторым открытием было то, как сильно это ранит. Как взрослый человек я уже переживала разрывы и дружеских, и любовных отношений. Бывало и такое, что меня блокировали в соцсетях — да, это было неприятно: иногда досадно, иногда стыдно — но ничего похожего на то, что мне пришлось пережить теперь. Никакие привычные доводы не приносили утешения — боль и стыд не желали проходить. Это очевидно был совсем другой опыт, не похожий ни на дружеские, ни на романтические истории — я в этих отношениях