в стране становилась всё более невыносимой. Причём не только для простого люда, но и для более обеспеченных слоёв. В результате инфляции домовладельцы повышали цены за комнаты и углы.774 Из-за наплыва беженцев квартирный вопрос обострился.775

По воспоминанию современников, революцией бредили все, даже люди обеспеченные, даже те, кто считали себя консерваторами.776 Как отметил журналист В. А. Поссе, война приблизила революцию не только хозяйственной разрухой и тяжёлыми условиями жизни, но и обострением критического отношения к старому государству и его заправилам.777

Живые силы страны стали не просто общественностью, но „революционной общественностью“.778 Кризис в стране усугублялся с каждым днём. Историк журналистики М. К. Лемке вспоминал, что Россия попала в безвыходное положение, в котором уже не было возможности предвидеть конец. Очевидец продолжил: „Мы летим на всех парах к какому-то страшному краю, к тому ужасному концу, который никому не ясен, но неизбежен.“779

Зимой 1916–1917 года продовольствия и муки к городам нельзя было подвести из-за отсутствия вагонов и паралича на железных дорогах.780 Сотни тысяч пудов мяса из Сибири гнили из-за развала транспорта.781

В перегруженном Владивостокском порту высились целые горы хлопка, китайских бобов, снарядов и оружия. Учитывая провозоспособность Сибирской магистрали, всего этого груза было не перевезти и за десять лет. Несмотря на это грузы продолжали бездумно заказывать и складировать дальше.782

В регионах наблюдался дефицит сахара, соли, мыла, муки и других продуктов.783 В Петрограде нехватка хлеба и керосина стала ощущаться всеми слоями. Очереди, или „хвосты“, как их называли, были повсюду. За хлебом в столице приходилось стоять по 3–4 часа, за молоком 5–6, а за сапогами – по суткам.784

По словам профессора М. П. Чубинского, в столице ждали таких забастовок, что запасали даже воду и свечи. Он записал в своём дневнике середины февраля 1917-го, что пока особых эксцессов не было. На Васильевском острове было совсем тихо, но меры чисто полицейского характера были приняты, с патрулями и пулеметами включительно.785

Между тем, в феврале 1917 года председатель Госдумы решил написать записку императору. По убеждениям крупный помещик М. В. Родзянко был умеренно правым консерватором, то есть человеком, которого никак нельзя было заподозрить в революционных убеждениях.786 Тем не менее картина, которую политик рисовал царю, была устрашающей.

Родзянко писал, что положение России было катастрофическим и вместе с тем глубоко трагическим: „Её армия не разбита; она снабжена предметами вооружения более, чем когда бы то ни было раньше, но позади армии, в тылу, идет такой развал, который грозит сделать бесцельными все жертвы, всю пролитую кровь, весь беспримерный героизм и – даже более – решительно склонить чашу военных весов на сторону наших врагов. Со всех концов России приходят вести одна другой безотраднее, одна другой горше.“787

Далее председатель Госдумы привёл записку Московского городского головы о том, что положение Москвы в продовольственном отношении было критическим.788 По утверждению Родзянко, положение Петрограда было не лучше. О провинции, на которую, по словам Родзянко, внимание власти обращено в меньшей степени, и говорить было нечего.789 Записка Родзянко была поистине внушительным документом. Этот документ на массе примеров доказывал исключительно тяжёлое состояние экономики, промышленности, железнодорожных перевозок, дефицита топлива и связи проблем тыла с ухудшением ситуации в городах России. В заключение председатель Госдумы предложил императору комплекс конструктивных мер, которые могли бы улучшить положение в стране. Родзянко уверял царя в том, что „бьет двенадцатый час“ и призывал к действию.790

Однако, как и следовало ожидать, Николай II не внял призывам председателя Госдумы. Император апатично пустил события на самотёк. Ещё в конце 1916 года царь, занимавший пост Главнокомандующего, неожиданно покинул Ставку в самый ответственный момент планирования.791

Позже, 22 февраля (7 марта) 1917 года Николай II так же демонстративно дистанцировался от насущных проблем тыла страны.792 Он попросту уехал из Царского Села в Ставку, в Могилёв.793 Самодержавное правительство оказалось в полной изоляции. Госдума, Земский и Городской союзы, земства, города, кооперативы и население его больше не поддерживали.794

По оценке сенатора С. В. Завадского, правительство страдало тем пороком, что ни на кого не опиралось. По словам современника, правительство не удовлетворяло ни крестьян, ни рабочих, ни торгово-промышленные круги, ни чиновничество, ни общественных деятелей, ни землевладельцев; не удовлетворяло оно ни фронт, ни тыл, ни левых, ни правых; не удовлетворяло, по-видимому, и самого царя.795

Слабость императора, его безграничную некомпетентность и равнодушие к судьбе страны стало невозможно больше отрицать. Мистический ореол власти был наконец разрушен.796 Мировая война обнажила многовековую ложь, произвол и эксплуатацию народа самодержавием. Ситуация в империи достигла точки кипения. Царская монархия, сама того не ведая, доживала свои последние дни.

Ахиллесова пята революции

К началу 1917 года положение в Российской империи стало поистине невыносимым. Волнения и политические забастовки с октября 1916 года набирали силу.797 798 Современникам запомнилось гнетущее чувство мрачной обречённости.799 Даже кадет П. М. Милюков в своей думской речи отметил с тревогой, что „атмосфера насыщена электричеством, все чувствуют приближение грозы и никто не знает, куда падёт удар.“800

Положение усугублялось тем, что зима 1916–1917 года была очень холодной, а топить было нечем. Дрова стали продавать на вес.801 Очереди у лавок были настолько длинные, что людям приходилось приходить со своими табуретками и скамейками.802 Люди простаивали в хвосте целую ночь. Многим наутро продуктов не доставалось, так как их было ограниченное количество.803 Отмечались случаи замерзания в очередях.804

В одном докладе Охранного отделения говорилось, что с каждым днём продовольственный вопрос становится острее, „заставляет обывателя ругать всех лиц, так или иначе имеющих касательство к продовольствию, самыми нецензурными выражениями.“805 По выражению писательницы Р. М. Хин-Гольдовской, совсем исчезло чувство страха, этого исторического русского тормоза.806

Другой очевидец событий вспоминал, что январь и февраль 1917 года прошли в настроении настоящего кошмара, в сознании, что катастрофа готова обрушиться. Один чиновник отметил: „Чувствовалось как-то, что нельзя дышать свободно, что что-то должно случиться. Последний акт драмы крушения старой России начинался.“807

В политическом отношении ситуация напоминала канун 1905 года.808 Политическая забастовка 9 (22) января 1917 года в память „Кровавого воскресенья“ стала преддверием революции. Рабочие пели революционные