которая иногда прорывалась у него, сказал Фоменко.

— Как его на ответственной физкультурной работе держат? — возмущенно спросил Саша.

— Бывший чемпион республики, в этом все дело. Когда-то он был спортсменом, теперь оброс жирком, омещанился, попивает. Спит до двенадцати часов. Да ну его к богу! Дело сделано, и он теперь нам не помешает. Через недельку мы с тобой выедем в Белые Горки, посмотрим, что там приготовили для нас наши хозяйственники и — протрубим сбор!

— Скорее бы, Андрей Михайлович!

— Сохраняй пока хладнокровие, — Фоменко привычно похлопал Сашу по плечу. — Ну, мне пора к своим. Видишь, как галдят? — Он кивнул в сторону кучки школьников, которые горячо о чем-то спорили. — Надеются отыграться. Дальние дистанции, гимнастика да игры решат исход состязаний.

— Пусть не надеются, — улыбнулся Саша.

— Посмотрим, посмотрим! Драться будем жестоко. Ну, бывай здоров, Саша. Теперь мы снова соперники.

Саша проводил Андрея Михайловича горячим взглядом и, подняв руку, повторил слова Фоменко:

— И протрубим сбор!

РАЗГОВОР О ЛЮБВИ

Саша был прав, думая, что Женя Румянцева говорит Людмиле Лапчинской о нем: разговор действительно имел прямое отношение к нему.

— Саша относился ко всем одинаково, а мне хотелось, чтобы… Это было странное чувство: я любила… — быстро говорила Женя.

Но прежде всего, если уж подвернулся подходящий момент, нужно рассказать, как и когда познакомились и подружились эти девушки.

В жизни Жени и Людмилы было много общего. Родились они почти в одно и то же время — разница в год все-таки не имеет даже в юности большого значения. Отцы их, полковник Румянцев и майор Лапчинский, когда-то, в начале тридцатых годов, служили в одном авиационном соединении. Позднее с Лапчинским случилось несчастье: в результате неудачной посадки он стал инвалидом и летать больше не мог. Его хотели демобилизовать, но армия стала для него родным, привычным домом, и, удовлетворив его просьбу, наркомат обороны назначил Лапчинского военным комиссаром в город Чесменск.

Женя и Людмила встречались еще совсем маленькими девочками, но забыли об этих встречах. Узнали они друг друга в тот памятный день, когда им вручали комсомольские билеты. Женя никогда бы и не узнала, что сидящая рядом с ней серьезная девушка-подросток — та самая Люська, озорней которой несколько лет тому назад никого не было в одном авиационном городке!

Воспоминания о детстве в тот же день сдружили их, и с тех пор они виделись хотя и не часто, но регулярно. Правда, год назад они снова потеряли друг друга из вида: Людмила переехала жить на другой край города, а кроме того, она заканчивала десятилетку, и у нее стало гораздо меньше времени. Но все-таки они жили в одном городе, и поэтому неожиданная встреча в начале лета, — это случилось вскоре после экзаменов, — не удивила их. Они с визгом — особенно Женя — бросились друг дружке навстречу, расцеловались на глазах прохожих, и вот уже третью или четвертую неделю почти не расставались…

Сегодня они явились на стадион с самого утра, бродили по аллеям, увлеченно болтая о том, о сем, и заболтались так, что Женя опоздала на парад…

А во время перерыва, незадолго перед тем, как Андрей Михайлович заметил Женю, она рассказала Людмиле о прошлогоднем первомайском празднике и о Саше, приобщившем ее к спорту.

— Как видно, он человек с характером, — заметила Людмила. — Я тоже когда-то мечтала стать спортсменкой. Жаль, что мне не попался тогда такой, как Саша!

— А ты попроси его, — лукаво засмеялась Женя. — Хочешь, я ему скажу?

Но вдруг она спохватилась, словно испугавшись чего-то.

— Впрочем, нет, нет, — заговорила она. — Он не согласится тренировать тебя. Знаешь почему? Он как-то сказал о тебе: «Какая серьезная, очевидно, очень умная девушка. Сколько я ни встречался с ней, всегда удивлялся ее серьезности».

Людмила расхохоталась:

— И ты не разуверила его?

— Зачем же? Ты ведь и в самом деле серьезная и умная.

— Ну, хорошо, предположим, вам с Сашей так показалось. Но разве он тренирует только таких ветрениц, как ты?

В голосе Людмилы чувствовалась явная ирония.

— Такие, как я, — бесхарактерные. Их легче взять под влияние, — размышляя о чем-то своем, заявила Женя.

— Это ты — бесхарактерная?

— Да, так однажды Саша выразился.

— А насчет влияния — он тоже говорил?

— А это уж я сама… Послушай меня.

— Ну, слушаю.

— Я буду говорить тебе глупости… — извиняющимся тоном начала Женя… — Впрочем, все равно: я должна тебе сказать… Хочется поделиться — просто не могу!

Последние слова она произнесла очень решительно.

— Я с ним интересно встретилась…

И Женя сначала неуверенно, а потом все смелее стала рассказывать о том, как несколько лет тому назад она в лесу за Чесмой нечаянно сломала Сашину птицеловку, как в классе их парты оказались рядом, как, назло Никитину, она по-детски издевалась над ним и как он однажды поймал ее за руку на лестнице и сказал: «Знаешь что, Женька, если ты меня уважаешь, не серди меня больше…» Помнится, он спросил ее, уважает ли она его, и она стыдливо созналась: да. Первый раз с момента их встречи в лесу за Чесмой сказала «да», а то все говорила наперекор: «Нет, нет».

— В тот же вечер я привела его к нам домой — знакомиться с мамой, — с задумчивой улыбкой рассказывала Женя.

Нестройный поток воспоминаний, по-видимому, захлестнул ее, и она замолчала.

— Смешно! — не выдержала Людмила.

— Действительно, смешно, — подтвердила Женя, сжимая в руках сорванные мимоходом желтые гроздья акации.

— Смешно не то, что ты рассказываешь, а то, о чем молчишь… Ты сегодня с самого утра хочешь признаться, что тебе нравится Никитин. Ведь правда? Сознайся!

Женя окинула подругу удивленным взглядом, словно хотела сказать: «Какие глупости!»

— Что, неправда?

— Нет… мне нравится другой, — подумав, ответила Женя.

Однако ни уверенности, ни прежней восторженности в ее голосе уже не было.

— Кто же это?

— Неважно. Потом узнаешь… после.

— Ах, вон что! Должно быть, я догадываюсь, — протяжно сказала Людмила.

— Саша относится ко всем одинаково… — продолжала Женя свой сбивчивый рассказ. — А я любила…

В это время она заметила Сашу, помахала ему рукой и побежала на трибуну. Сначала она села на самой верхней скамейке, а потом с видом заговорщицы повлекла Людмилу вниз, за пределы трибун, в аллеи. У Людмилы не сходила с губ заинтересованная улыбка.

— Значит, ты любила… — напомнила она Жене ее последние слова, поощряя продолжать рассказ.

— Нет, не любила, — легко отказалась Женя. — Я думала, что… Мне по сердцу пришелся больше другой. Да, да, ты только не смейся! И не улыбайся! Я серьезно. — Она помолчала и продолжала: — Но привязанностью