Шрифт:
Закладка:
Подбежав к нему, она надела ему на голову венок и снова отскочила, остановившись поодаль, однако в пределах досягаемости, но лишь он протянул к ней руку, как она с хихиканьем увернулась и отпрыгнула прочь.
Ангел шлепнул себя по лбу. Созидатель символов, сконструировавший единорога и подаривший его девам, был, без сомнения, гением: состояние девственности, очевидно, было не чем иным, как абсурд на абсурде верхом. Если он собрался что-либо возвестить деве, он должен следовать примеру диковинной зверюги с головой антилопы, туловищем жеребца, козлиной бородой, ногами слона, кабаньим хвостом и торчащим посреди лба рогом – высотой в два локтя, да еще и скрученным.
Гавриил громко заржал и бросился за девой. Играя в догонялки, они метались по всей полянке, но силы были, прямо скажем, неравны из-за огромной разницы в возрасте игроков: ангел был ровесником мира, а юной деве шел тринадцатый год. Она была быстра, как лань, и тут же ускользала, даже если ему и удавалось ухватиться за краешек ее платья или лодыжку. Однако прикосновение к молодой плоти было настолько возбуждающим, что ангел был не в силах остановиться и преследовал деву до тех пор, пока, споткнувшись об узловатый корень, не свалился наземь и уже не мог подняться, сколько она его ни дразнила.
Гавриил лежал без сил, грудь одышливо ходила ходуном. Он признал свое поражение: дева не желала благовещения, и ему придется с этим считаться. Может, она захочет поиграть с ним позже? Бросив взгляд в ее сторону, Гавриил увидел, как на нее со спины, выставив вперед свое копье, несется единорог. Но только ангел собрался крикнуть ей, чтобы предупредить об опасности, а зверюга уже завершил свой маневр, и дева с визгом упала в Гаврииловы объятия. Там ей, кажется, понравилось, и она тут же принялась благовестить о своей любви к ангелу. Да уж, девы – поистине странные создания».
«То есть он стал падшим?»
«На окруживших Кюкенштадт луковых полях поблескивает утренняя роса…»
«И что это значит?»
«Сейчас мы отправимся туда…»
VI
11
«Мари-Софи показалось, что она лишь на мгновение закрыла глаза, когда, вдруг очнувшись, поняла, что лежит, укрытая одеялом, на матрасе, на полу, рядом с кроватью бедолаги. С площади доносилоcь громыхание телеги и неспешное постукивание лошадиных копыт. Девушка всполошилась: ей же нужно побыстрее одеться и бежать подготовить все в столовой до того, как постояльцы гостиницы явятся туда вкусить свой утренний кофе с сахаром вприкуску.
Ой, нет! Что она несет? Она же должна быть здесь, в пасторском тайнике, рядом с бедолагой, пока он отсюда не уйдет. Если он вообще когда-нибудь отсюда уйдет…
– Я, видимо, здесь так от старости и помру!
Она потянулась за одеждой, аккуратно сложенной на стуле у письменного стола, и покраснела. Что происходит? Она не помнила, как ее складывала. Неужели бедолага, этот незнакомый мужчина, раздел ее и уложил в постель? И книжка открыта, будто она ее читала. Или это он ей читал, как малому дитя? Может, ночь перевернула весь мир с ног на голову, превратив пациента в сиделку, а сиделку в пациента? Не то чтобы она не знала, что ей думать, но думать о таком было ужасно неловко.
– Я не стану это терпеть ни минутой дольше!
Осторожно вытянув шею, Мари-Софи выглянула из-за края кровати: бедолага спал. Его страдальческое лицо ничего не говорило о событиях прошедшей ночи. Закутавшись в одеяло, девушка поднялась на ноги, сдернула со стула одежду и юркнула за ширму. От ночной вазы тянуло тяжелым духом – вчера вечером она не успела ее опорожнить.
– Я тут совсем с ума сойду!
Держа горшок на расстоянии вытянутой руки, она вынесла его из тайника и поставила в комнате номер двадцать три. Сыроватый свет понедельника протиснулся меж плотно задернутых штор и поблескивал на пылинках, зависших в воздухе в ожидании, что кто-нибудь придет и вдохнет их.
Мари-Софи раздвинула шторы и наполнила легкие новым днем. На противоположной стороне площади, между магазином тканей и лавкой мясника, прислонившись к фонарному столбу, стоял молодой человек. Он пытался прикурить стиснутую между губ сигарету, которая, казалось, жила самостоятельной жизнью и ловко уклонялась каждый раз, как он подносил к ней зажженную спичку.
Девушка улыбнулась его неуклюжести.
– Ну, ты только глянь на него – все такой же неловкий дурашка…
Это был Карл. Высунув руку в фоточку, Мари-Софи помахала ему.
Карл решил в последний раз пойти на приступ несокрушимой сигареты, но та опять победила. Он бросил взгляд в сторону гостиницы. Мари-Софи увидела, что он ее заметил, и сделала знак рукой, чтобы он подошел поговорить с ней. Карл передернул плечами, сдвинул шляпу на затылок, выдернул из губ сигарету, швырнул ее на землю, раздавил носком ботинка, круто развернулся и зашагал прочь, не ответив на приветствие девушки в окне.
– Что же они со мной сделали!
Мари-Софи задохнулась от ярости: к черту ее выходной, который она пропустила вчера, к черту, что ей пришлось менять подгузники взрослому мужику, до которого ей не было никакого дела, но она не позволит хозяину и инхаберине лишить ее жениха! Мари-Софи надоело быть послушной девочкой!
Услышав, что входная дверь гостиницы открылась, она вскарабкалась на подоконник и выглянула в открытую форточку. На тротуаре перед домом, причащаясь из фляжки, стоял хозяин. Из дома вышел мальчишка, неся в руках небольшой стол:
– Сегодня никто снаружи сидеть не будет, сегодня будет лить как из ведра – это кому угодно понятно! – отставив стол в сторону, мальчишка уставился в небо.
– Мне твоя синоптика до лампочки. Раз жена сказала устроить уличное кафе, мы так и сделаем. Как по мне, так всем идиотам, что рассядутся здесь изображать вместе с моей супружницей эту манерную чепуху, полезно получить молнией по башке. А вот и тебе одна! – хозяин влепил мальчишке затрещину. – Н у-ка быстро тащи стулья, метеоолух!
У Мари-Софи от злости сжались кулаки: она была по горло сыта оплеухами, которыми хозяин щедро одаривал мальчишку каждое утро в надежде, что это облегчит его похмелье. «Ну, гляди же! Я позабочусь, чтобы мальчишкин прогноз сбылся! Только намокнет не мальчишка, а эта свинья!» Соскочив с подоконника, она сходила за горшком, а потом устроилась таким образом, чтобы можно
