и решено было посвятить активным физическим упражнениям на свежем воздухе. Среди жаждущей крови и зрелищ публики было и несколько девчонок, в том числе — тогдашняя пассия Тэтэ Маринка Ставрухина, смотревшая на своего героя со смесью трепета и восхищения. Место для поединка нашли быстро — в дальнем углу детсадовского выгона, предусмотрительно задрапированном зарослями сирени и чубушника. Помешать противникам никто не мог: малолетние обитатели детского сада, переваривая запеченную рыбу и картофельное пюре, наслаждались тихим часом, как и их утомленные воспитатели.

Толик и Перс скинули пиджаки, сняли пионерские галстуки. Публика заняла места в "партере", на низенькой лавочке беспечно желтого цвета, и на "балконе", облепив горбатую лесенку и составленного из стальных обручей жирафа. "Ну, что, погнали наши городских!", — сказал Перс и, размахнувшись, двинул Тэтэ в челюсть. Предматчевые опасения Веньки сбылись в полной мере: шансов на более-менее достойный исход боя у его друга не было никаких. Имея солидное преимущество в мышечной силе, карающий Перс принялся избивать соперника с садистской методичностью, размашисто работая руками и ногами. Однако с последним решающим ударом, призванным пригвоздить Тэтэ к столбу позора и отбить у него впредь охоту не только драться с ним, Персом, но и грубить ему, не торопился, продлевая себе удовольствие. Левый глаз Тэтэ заплывал стремительно, будто укушенный осой. Ставрухина вздрагивала и болезненно морщилась всякий раз, когда кулак Перса достигал цели. То есть, вздрагивала беспрестанно. На нетронутом лице Перса уже не было изначальной злости. Там была довольная улыбка насыщающегося людоеда.

Нокаут был совсем рядом, когда Толик, сглатывая розовую и соленую, как зубная паста "поморин", слюну и уже мало что соображая, исхитрился, продравшись сквозь молотилку Персовых ударов, войти в клинч, схватить Перса за ворот рубахи и повалить на утоптанный бойцами грунт. Не выпуская ворот из рук и не давая Персу опомниться, Толик, собрав остатки сил и воли, приподнял его и несколько раз долбанул головой оземь. Сорвавшиеся с лавочки пацаны тут же растащили их. Побледневший Перс сел, положив руку на затылок и удивленно глядя перед собой. Толик, поддерживаемый с двух сторон Маринкой и Венькой, размазывал кровь по губам. В голове у него звонил то ли колокол, то ли стальной рельс, то ли оба разом.

На этом драка закончилась. Несмотря на живописно изукрашенную физиономию Тэтэ, по яркости и сочности красок соперничавшую с полотнами импрессионистов, в историю исход боя вошел как ничейный. По правилам мальчишеской драки, бить лежачего противника воспрещалось и считалось проявлением низости в прямом и переносном смыслах слова. Однако свидетели того единоборства в детсаду оценили яростный порыв несгибаемого Толика, впившегося в воротник врага, как в горло, и потому простили ему нарушение неписаного кодекса юных дуэлянтов. Еще большее впечатление на пацанов произвела реакция Перса: никогда доселе его не видели таким растерянным и притихшим. "Толян, ты сдурел, что ли? — вполголоса спросил Тэтэ Макс Дыба, главный классный меломан. — А если бы там, на земле, камень был?..". "Тогда камень получил бы сотрясение мозга, — с трудом ворочая языком, ответил избитый герой. — Не Перс же: у него-то откуда мозги?.. Он еще при рождении получил травмы, несовместимые с интеллектом". После этой рукопашной среди одноклассников закрепилось мнение о том, что Толик — псих, готовый в драке пойти до конца и изничтожить оппонента любыми доступными способами, наплевав на правила. Это была лестная характеристика: психов в мальчишеской среде считали опасными и потому уважали.

Родители Тэтэ восприняли его подвиг с меньшим воодушевлением. Мать, узрев помятого сына, пришла в ужас. Весь вечер она осматривала и осторожно ощупывала опухоли и рассечения на лице у Толика. На следующий день хотела даже отвести его в поликлинику на рентген, однако дед отговорил ее, заверив, что оснований для паники нет. Отец также отнесся к факту драки сына сдержанно, глубокомысленно заметив лишь, что драка — это последний аргумент в споре, который должен быть особенно веским. Тем не менее, Толика в наказание лишили не только прогулок в течение месяца, но и возможности поехать вместе с классом в Ленинград на будущие зимние каникулы. Несколько дней Тэтэ просидел дома, закоченевшей рукой прикладывая пакет со льдом к синяку под глазом, и появился в школе только тогда, когда синяк сменил цвет с баклажанного на желто-зеленый.

Друзьями после этой драки, как это часто бывает между вчерашними недругами, Толик и Перс не сделались, однако и открыто враждовать перестали, избегая новых стычек. Тем более, у Тэтэ не было резона затевать новую свару сейчас: мужал он, конечно, как и все пацаны в его возрасте, быстро, однако Перс прибавлял в росте и весе все же быстрее и основательнее. Кроме того, Толик интуитивно понимал, что кулаками завоевать Нику, которой, к слову говоря, не было тогда среди зрителей драки в детсаду, он все равно не сможет: здесь требовалось что-то иное. Но что?.. Ответ неожиданно для себя он нашел в драмкружке, который посещал дважды в неделю — по вторникам и четвергам.

Глава 13

Занятия драмкружка в отличие от занятий всех прочих детских кружков проходили не в Доме пионеров, а в Доме культуры — громоздком здании оранжево-белой расцветки с коринфскими колоннами у входа. Это было единственное сохранившееся до наших дней старинное сооружение в городе. Дом был воздвигнут в самом начале второй половины XIX века тогдашним хозяином поместья — бывшим лейб-гвардии штаб-ротмистром, известным на весь Петербург повесой и бретером. Сердца столичных красавиц, как девиц, так и незамужних, гвардеец разбивал легко и безжалостно, брал их в зависимости от ситуации приступом или резвым наскоком, сопровождая свои альковные победы салютующими хлопками пробок от шампанского и залпами дуэльных пистолетов. Судьба заботливо хранила его и от погибельных пуль, и от изощренной мести вельможных рогоносцев, чьи рога были столь высоки и ветвисты, что на них можно было вешать шубы, сабли и ружья с примкнутыми штыками. Тем более загадочным и необъяснимым для верных друзей лихого штаб-ротмистра стал итог его амурных похождений, последовавший за очередной и финальной, как оказалось, интрижкой — с очаровательной женой тайного советника Скоромного, которую не портила даже коротковатая шея. После нескольких недель бомбардировок юной прелестницы огнедышащими письмами и гарцевания на вороном жеребце перед окнами ее дома на Мойке лейб-гвардии Дон Жуан добился согласия на свидание. Однако в ночь перед встречей ему во сне явился ангел. Ангел, как и положено, имел за спиной два развесистых лебединых крыла, но был облачен в мундир лейб-гвардии корнета того самого полка, в котором служил