Шрифт:
Закладка:
Что общего между позициями Декарта и Юма, смотрящих на одну проблему с противоположных точек зрения? Риск возникновения пропасти между холодной рациональностью знания и теплой эмоциональностью чувств. Кто-то может предпочесть первое или второе (не только на уровне философских теорий, но и в жизни), но факт остается фактом: кажется, что одно всегда исключает другое. Однако, внимательно взглянув на наш повседневный опыт, мы заметим как минимум одну точку соприкосновения между этими двумя явлениями: когда мы встречаемся с чем-то удивительным, то чем сильнее оно на нас влияет, тем больше нам хочется понять, что это такое, поразмышлять об этом, узнать, что это на самом деле.
Беседуя о мультфильме с разными людьми и читая отзывы в итальянских и зарубежных газетах, я выделил два наиболее распространенных мнения: некоторые (я имею в виду Антонио Полито из “Corriere della Sera”) справедливо отмечают, что в сценарии «Головоломки» не хватает разума – той способности, которая отвечает за руководство эмоциями и позволяет им выражаться в суждениях и знаниях. Бедняжка Райли кажется пешкой в «игре» своих эмоций и никогда не сможет стать по-настоящему сознательным, свободным и ответственным человеком. Другие (например, Джулиан Баггини из “Guardian”) отмечают, что картина соответствует новейшим открытиям в нейробиологии, где «Я», или «Эго» (self), иногда представляет собой повествование, инициируемое эмоциями и собранное воедино памятью, но по своей сути не является чем-то «постоянным» и стабильным. Короче говоря, для некоторых девочка в мультике – просто индивид без разума, все ее реакции сводятся к сантиментам; другие же отмечают, что в этом возрасте (но только ли в этом?) подростки и в самом деле руководствуются исключительно эмоциями.
Мне кажется, что этот мультфильм интересен именно потому, что поднимает вопрос: наш разум – абстрактная способность, «руководящая» прибавка к нашим эмоциям или же самостоятельная единица, находящая свое воплощение в нашем теле и чувствах? И являются ли последние только инстинктивными механизмами или же несут в себе след сознательного суждения, проявлением личной «свободы», на которую влияют эмоции?
Конечно, в наши дни ни одна нормальная теория эмоций не ограничивается достижениями нейробиологии и не рассматривает их как реактивные явления исключительно физиологического порядка. Эмоции рассматриваются, скорее, как процессы или алгоритмы обработки реакций на внутренние и внешние раздражители, основанные не только на реактивной пассивности, но и на адаптивной активности нейронов. Как деятельность, которая переходит от уровня бессознательного к отчетливому осознанию того, что мы чувствуем. Но затем когнитивная картина расширяется еще больше, доказывая (как убедительно показывает нейробиолог Антонио Дамасио, особенно в своей знаменитой книге «Ошибка Декарта» (L’errore di Cartesio, 1994)), что эмоции играют решающую роль для процесса нашего мышления и для механизмов принятия решений.
Это экспериментально доказанное утверждение позволяет нам пересмотреть две крайние позиции, господствующие в нашей нигилистической эпохе: на самом деле для внимательного наблюдателя ни одна из двух не может стать единственно верной, потому что одно всегда обязательно подразумевает и другое. Но в коллективном воображении они существуют как альтернативы друг другу. С одной стороны, это объективный мир вне нас, измеряемый научной рациональностью; с другой стороны – мир внутри нас, субъективное чувство, с помощью которого мы воспринимаем себя. Внешний мир всегда будет таким, какой он есть, неумолимо и неизбежно, потому что он не зависит от нас, наших вкусов, восприятий и мнений. Тем не менее внутренний мир никогда не будет таким, каким является на самом деле, а только таким, каким мы его представляем или ощущаем – ограниченным субъективным мнением индивида.
Можно выразиться и так: мир развивается независимо от нас, следуя эволюционной логике, не имеющей точных и узнаваемых целей, кроме как развитие адаптивных реакций на импульсы окружающей среды. У него нет целей, только необходимость или случайные события. Таким «является» мир. Но цели и задачи, без которых люди не мыслят своей жизни, прячутся теперь не в небе среди неподвижных звезд: это не трансцендентные мотивы, а наши субъективные чувства.
Если мы затем посмотрим на размышления более радикальных редукционистов, таких как Ричард Докинз, то их гипотеза о различии этих двух миров состоит в том, что эволюционная детерминация проявляется во втором не меньше, чем в первом, а следовательно, биологические законы естественного отбора будут влиять не только на природу, но и на культуру.
Действительно интересно – и даже немного тревожно – наблюдать за тем, как «эволюционировал» взгляд на отношения человека (или же «Я») и реальности: от бытия, человека, воспринимаемого как сосуд, в который вносят свой главный вклад вся природа и история, к иудейско-христианскому креационизму и его секуляризованной форме, а затем к прогрессу эпохи Просвещения (давайте вспомним, что для Канта конечная цель творения – это человек как нравственное существо), и наконец мы приходим к эволюционному самоопределению всей реальности, когда биология воспринимается как матрица рациональной и духовной «природы» человека.
И кажется, что вновь философская проблема нигилизма обращается к своей противоположности: вначале это казалось огромной возможностью для человека стать свободным, как и для мира – освободиться от целей, выходящих за его пределы. Как будто кто-то, привыкший приравнивать себя к цели, превосходящей самое себя, даже не будучи в состоянии ее достичь, пришел к выводу: «но я есть то, что я есть», мне больше не нужно искать «рисунок» или «сюжет», чтобы воплотить его в себе. Это преходящий момент эволюции, и единственное адекватное чувство – то, которое я эмоционально «ощущаю» по отношению к себе. Но разве это освобождение от надстроек не всегда потворствует эволюционному детерминизму?
Но в то же время разве эмоция – это просто реакция на физиологический раздражитель? Или, может, эмоция по нашему разумению находится на «пассивной» стороне восприятия разума и сознательной воли? И тогда простая эмоция может поставить перед нами неразрешимый вопрос. Философ, к которому мы уже обращались, Дэвид Юм, заявил: если это правда, что «Я» не существует, что оно вовсе не данность, не вещь, не субстанция, а всего лишь «пучок восприятий», связанных между собой памятью и воображением, тогда кто все это связывает, запоминает и воображает? Вокруг кого смыкается эта перцептивная связка? Является ли «Я» просто текучим эмоциональным процессом, непостоянным и изменчивым, или наши эмоциональные, сентиментальные и продиктованные страстью реакции свидетельствуют о том, что тут замешано еще «что-то» или «кто-то»? Даже если бы мы попытались не принимать во внимание присутствующего в нас «субъекта»,
