– Не-а, – как обычно, беззаботно ответил Франц, – но несколько видел. Ваша, по-моему, самая красивая.

– А к обедне в канун Рождества с нами пойдёшь? – спросила Лотта, и Иоганна подумала – зря она завела этот разговор. Из-за него разница между их семьёй и Францем казалась ещё ощутимее.

– Ну, если хотите, – жизнерадостно заявил Франц. – А может язычник ходить к обедне?

– Именно язычники в первую очередь и должны ходить к обедне, – серьёзно ответила Лотта, и Иоганна, не удержавшись, закатила глаза.

– Ой, Лотта, перестань! Говоришь, как монахиня!

Лотта ничего не ответила, и Иоганне стало стыдно, что она дразнит сестру.

– Ну, тогда с радостью пойду, – ответил Франц. – Пение и молитвы я нахожу весьма красивыми. – Он многозначительно посмотрел на Иоганну, будто такое признание должно было её впечатлить, и она отвела взгляд, потому что не знала, впечатлена ли.

Месса в сочельник была прекрасна, как и всегда. Церковь сияла свечами, которые прихожане, читавшие вслух Псалтырь, держали в руках. Пока они пели рождественский гимн и музыка возносилась до самого потолка, Иоганна закрыла глаза и про себя вознесла к Богу молитву, которую хранила в сердце, но не могла прочитать вслух. Открыв глаза, она увидела, что отец ласково и вопросительно смотрит на нее, и попыталась улыбнуться, хотя ей хотелось плакать. Она уже исповедовалась и, запинаясь, рассказала священнику о своих обычных прегрешениях, хотя, наверное, должна была признаться в том, что влюбилась в неподходящего человека. Что бы тогда сказал священник? Сколько раз ей пришлось бы прочитать «Радуйся, Мария» в качестве покаяния?

После обедни дети прихожан направились к приделу, где была разложена маленькая модель города Вифлеема – пастухи со стадом, Мария и Иосиф в укрытии. Ясли, конечно, были пусты, как и должно было быть до святой ночи. Как всегда, в воздухе витало ожидание, надежда на то, чего давно ждали и что наконец должно было случиться. Иоганна всегда чувствовала радость и проникалась атмосферой волшебства, но не сегодня. Сегодня она была ближе к отчаянию.

Вернувшись домой, они стали ждать, когда Манфред позвонит в колокольчик, что символизировало начало Рождества. Потом вместе собрались в гостиной у ёлки и зажгли свечи, спели «Тихую ночь» и обменялись поздравлениями и подарками, и всё это время Иоганна была скорее печальна, чем радостна. Ей было невыносимо смотреть на Франца – на его тёмные волосы, блестевшие в свете свечи, на его беззаботную улыбку, – и всё же она не могла не смотреть. Порой его глаза встречались с её глазами, и казалось, что они задают вопрос. Иоганна первой отводила взгляд.

– Счастливого Рождества! – воскликнул Манфред и расцеловал дочерей в щёки, а потом обнял Хедвиг, и та рассмеялась и покраснела, как девчонка. Отец по-настоящему любит маму, подумала Иоганна уже не в первый раз. Эта суровая, работящая женщина для него – истинное сокровище. При этой мысли она ощутила надежду и страстное желание, что когда-нибудь её тоже так полюбят, потому что, если уж на то пошло, она ведь была очень похожа на свою мать – такая же трудолюбивая, молчаливая, может быть, чуть суровая или, по крайней мере, строгая.

Все обменялись подарками, и Иоганна затаила дыхание, когда Франц разворачивал её презент – носовые платочки, на которых были вышиты его инициалы, и маленькая веточка эдельвейса в уголке. Он явно обрадовался, и Иоганна вспыхнула, вдруг испугавшись, что это слишком личный подарок, как для жениха.

– Я подумала, тебе нужны ещё носовые платки, – словно извиняясь, заметила она. – Твои вечно пачкаются.

Франц в свою очередь вручил Эдерам огромную, явно дорогую коробку шоколадных конфет, перевязанную красной шёлковой лентой, и Иоганна поняла, что разочарована. Она надеялась и даже в каком-то роде ждала, что, несмотря на свою холодность, получит от него что-то личное, но нет. Так что она убедила себя, что шоколад – тоже хорошо, постаралась насладиться праздничным ужином, а потом пошла спать. Луна высоко сияла в небе, все были сонными и довольными. Все, кроме Иоганны.

– Ты чего такая мрачная? – спросила Биргит, раздеваясь. В последнее время её походка стала легче и пружинистее, а улыбка – таинственнее… хотя какие тайны могли быть у Биргит?

– А ты чего такая радостная? – буркнула Иоганна.

– Ну… Рождество ведь…

– Мне иногда кажется, у тебя появился тайный поклонник, – продолжала Иоганна, желая отвлечь внимание сестры. Улыбка Биргит стала самодовольной, почти лукавой, и Иоганна напряглась. Руки, расплетавшие косы, застыли. – Не может быть! – воскликнула она, и на миг в глазах Биргит вспыхнула злость.

– Почему это не может?

– Но кто же он?

Биргит лишь улыбнулась, и Иоганна сердито фыркнула. Ну какое ей дело, в кого втюрилась Биргит? Наверняка в какого-нибудь ничего не подозревающего продавца, который имел неосторожность ей улыбнуться… Иоганна тут же отругала себя за злые мысли.

– Ну, однажды тебе всё равно придётся рассказать, – сказала она как можно доброжелательнее, – если это к чему-то приведёт.

– Подожди, – ответила Биргит, по-прежнему улыбаясь. Дом погрузился в тишину. Иоганна лежала на спине, её волосы рассыпались по подушке, руки были сложены на животе, как у почтеннейшей матроны, но она смотрела в потолок, не в силах уснуть, разум и сердце не давали ей покоя.

Наверху скрипели половицы – значит, Франц ходил по комнате, и она представила, как он снимает обувь, расстёгивает жилет и рубашку. Она отогнала этот образ так же быстро, как он вспыхнул в её мозгу.

Прошёл час, секунды ползли и ползли. Скрип наверху затих, Биргит ровно дышала во сне. Но Иоганна всё так же смотрела в потолок, глаза щипало, сердце щемило. Лунный свет струился сквозь щели в ставнях, отбрасывал тонкий серебристый луч на деревянный пол.

Наконец, когда прошла, казалось, целая вечность, Иоганна свесила с кровати ноги, сняла с крючка халат. Медленно прошла по тёмному коридору в гостиную, где стояла во всём своём великолепии рождественская ель. Свечи погасли, пряно пахло апельсинами и воском. Она не знала, зачем пришла сюда и что ожидала увидеть, но руки сами метнулись к груди, а с губ сорвался сдавленный стон, когда она увидела, что в углу сидит Франц и тоже смотрит на дерево.

– Привет, Иоганна! – В его голосе звучали радость и печаль, и Иоганна поняла – она пришла сюда, надеясь, что он здесь будет. Зная, что он здесь будет.

Одной рукой она крепче запахнула халат, в полумраке разглядев его фигуру. Он был полностью одет, разве что расстегнул рубашку у ворота, и его волосы были растрёпаннее обычного, отчего он казался