Шрифт:
Закладка:
Протон приглушенно пел знакомую песню ансамбля «ВИА Веселые ребята»:
Ты не можешь не заметить, —
Соловьи живут на свете
И простые сизари.
Как прекрасен этот мир, посмотри.
Как прекрасен этот мир.
Девчонки, весело шедшие вслед за рыжим, хором подпевали песенке. Создавалось такое впечатление, будто класс топает не выяснять, кто же стянул деньги, а просто весело прогуливаются после школы в своем полном составе.
— Переживаешь, наверное, — шепнул мне Глеб, когда я молча шел к церкви.
— А чего мне переживать?
— Ну как же… Это же очная ставка! Я, вот, очень переживаю. За тебя переживаю. И что мне тоже объявят бойкот…
— Ты думаешь, что я взял? — Глянул я на Глеба искоса. — Что я украл деньги?
— Нет, да что ты⁈ — Испугался мальчик. — У меня такого и в мыслях не было! Просто, когда все тебе бойкот объявили… Я как-то… Тоже объявил. Побоялся… Теперь мне стыдно…
— Ничего, Глеб, — ответил я. — Я на тебя не в обиде. Ты все-таки проявил смелость, когда пришел под лестницу. И потом, в классе тоже.
— С-спасибо… — Несмело проговорил мальчишка.
Школьники пересекли пустую проезжую часть. Пошли по узкой гравийке и спустились в низину, поросшую молодой акацией, душистой сиренью и колючими кустами боярышника.
Тут, на пустыре, развернувшемся перед широкими лоскутами сельскохозяйственных полей, высился древний остов церкви. Низкие каменные столбики и стенки обозначали некогда высокую ограду, внутри которой высились полуразрушенные, потерявшие крышу стены церкви.
Мы вошли во дворик, превратившийся в поросшую низенькой травой полянку. Всюду здесь лежали большие валуны и фрагменты кладки. Кто-то притащил и сложил здесь несколько старых бетонных столбов электропередач. Видимо, некуда было девать, после замены.
Класс, словно присяжные, разместился на этих развалинах. Денис приглушил громкость на своем «Платоне», примостил магнитофон у большого валуна, на который уселся сам.
Мы с Глебом заняли места на бетонных столбах.
— Все будет хорошо, Вова, — пытался подбодрить меня Глеб робко. — Я буду за тебя болеть.
— Спасибо, — улыбнулся я снисходительно.
Признаюсь, весь этот детский «суд присяжных», меня даже забавлял. Походил он на игру, которую, однако, пионеры воспринимали очень серьезно. Да и я ясно понимал, что от нее во многом зависит моя репутация в классе.
В том, что Вова Медведь не брал денег, я был практически уверен. Не той породы был мальчик, чтобы на такое решиться. Не того воспитания. Самое забавное, по моему мнению, белобрысый спортсмен Гриша тоже их не брал. Такой поступок горделивый мальчишка, скорей всего, посчитал бы ниже своего достоинства. А вот ложь… Ложь — это уже дело другое. Он вполне мог солгать, чтобы оправдаться.
— Вова? — Позвали вдруг меня. Я обернулся.
Это была темненькая девчонка Ксюша, моя соседка. Она смущенно поправила волосы, убрала их с лица за ушко.
— Привет, — улыбнулся я.
— Я хотела тебе удачи пожелать, — сказала девочка. — Я не верю, что это ты взял.
— Конечно, он не брал, Ксюша, — глуповато заулыбался Глеб. — Мы ж с тобой его с садика знаем. Вова добрый. Последнюю горбушку отдаст, если надо будет.
— Ага, — убежденно кивнула девчушка. — Ты всегда со всеми делишься. Но теперь вот это все случилось… и… Я переживаю. Мы ж с тобой давно дружим. Кажется, мне, что бойкот несправедливый получился.
— Спасибо, — с улыбкой кивнул я. — И не переживай. Сдюжим как-нибудь. Выясним, куда пропали деньги.
Ксюша улыбнулась, и наперекор недоуменным взглядам своих подружек, сел рядом с нами.
Детишки галдели, переговаривались. Высокий Сережа, вставший на мою сторону, тогда, в кабинете, задумчиво смотрел во тьму арки, что была входом в темное нутро старинных руин.
Гриша с Денисом и Семеном о чем-то совещались у замшелой стены. Потом Гриша решился.
— Ну так что? — Вышел на полянку он. — Начнем нашу очную ставку? Ну что, Медведь. Сейчас мы будем тебе перекрестный допрос устраивать.
— Не мне устраивать, — я тоже вышел на полянку. — А выяснять, куда делись деньги, собранные классом. Мы с тобой вместе присутствовали, когда они пропали, — сказал я. — Так что к тебе тоже будут вопросы.
— Я выходил в туалет! Ты сам это видел! — Нахмурил брови Гриша. — Ты один в классе остался. А коробка лежала как раз на учительском столе! Кто еще их мог взять?
— А зачем ты деньги в школу притащил? — Спросил я тут же.
Гриша удивился. Дети, притихшие, когда мы начали разговор, зашептались.
— Так, я же говорил, — хмыкнул он, состроив нахальную рожицу. — Я взял деньги с собой, потому что после школы мы должны были пойти с девчонками и Семой с Димой в магазин. Купить Ирине Сергеевне сапоги зимние!
— Сапоги? — удивился я.
— Ну да, — сказала одни из девчонок, та самая, блондиночка, которую я видел, когда первый раз приехал домой. — Ирина Сергеевна весь год жаловалась, что ее сапожки зимние на ладан дышат. Что она их ремонтировать устала. Вот мы и подумали купить ей новые, на будущий год.
— И собрали ей сорок рублей на новую обувь, — деловито дополнил Гриша. — А ты их бессовестно украл!
— Мы еще посмотрим, кто тут вор, — холодно глянул я на Гришу. — Давай-ка разберемся. Кто заметил пропажу?
— Как кто? Я заметил! — Подбоченился Гриша.
— А ты, по дороге в школу, оставлял где-нибудь коробку?
— Нет, конечно. Она всегда была со мной!
— А произошло это в прошлый понедельник, — сказал я, — хотя вы хотели в воскресенье подарок купить.
Я немного подготовился и расспросил обо всем Глеба перед очной ставкой. Когда мальчишка мне рассказал, все, что знал об этом нашем происшествии, появились у меня некоторые мысли по поводу кражи.
— Так почему в воскресенье не пошли?
— Почему не пошли? Так занят я был! — Удивился Гриша. — До обеда помогал папе масло в машине
