Шрифт:
Закладка:
– Клавдия Михайловна, скажите честно, а это не с подачи?.. – Маша запнулась.
С Мельниковым они больше не встречались специально и не пересекались случайно после того памятного разговора в ее квартире. Со временем Маша привыкла к мысли, что вынужденно принимает его помощь, пока не встанет на ноги и не сможет о себе позаботиться сама. Также она перестала видеть в нём заклятого врага, хоть и не сразу. Постепенно, чем больше она думала, тем отчетливее понимала, что если и была его вина в том, что случилось с братом, а потом и с мамой, то косвенная. Если уж на то пошло, то и она виновата не меньше. Ведь выслушай она его тогда… Да что теперь об этом думать? Прошлого не изменить. Но видеть его не хотела, понимая, что так ей гораздо спокойнее. Да и он, должно быть, уже забыл о ее существовании.
– Нет, Мария, – строго посмотрела на нее Клавдия Михайловна. – Это не чья-то благотворительность или акт доброй воли. Прежде чем предложить тебе пойти на эти курсы, я всё тщательно обдумала. И если уж на то пошло, то мне не хочется терять такого работника, как ты. Но также я понимаю, что здесь ты не на своем месте.
– Ну тогда, я, наверное, соглашусь…
Вот так и получилось, что в конце января Маша начала осваивать для себя новую и очень интересную специальность. Обучение было онлайн, но довольно интенсивное. По шесть часов с небольшими перерывами, пять дней в неделю она проводила за компьютером. И самое приятное во всем этом было то, что за ней сохранялась средняя заработная плата с прежнего места работы на время обучения.
В конце апреля Маша закончила обучение и сдала экзамен на отлично. Ей вручили сертификат, пока в электронном виде, а оригинал должен был прийти по почте. И первого мая она уже выходила на новую работу – детским психологом в социально-реабилитационный центр.
Глава 23
В первый же выходной на новом месте работы Маша отправилась навестить маму. Она еще не привыкла к более или менее размеренной жизни, когда пять дней в неделю работаешь с девяти до шести и два дня в неделю отдыхаешь, как это делают большинство людей. И пока еще она продолжала теряться в днях недели, но вчера, в пятницу, у нее уже получилось настроиться на отдых.
Работа в реабилитационном центре ей понравилась как-то сразу, хоть выходила она в первый день на нее и испытывая легкий душевный трепет. Но в коллективе встретили её хорошо, сразу же проводили в отдельный кабинет, и даже получилось побеседовать с двумя подростками – мальчиком четырнадцати лет и десятилетней девочкой. Конечно же, Маша понимала, что не всё будет просто, и уже в первый день не в теории, а на практике столкнулась с искалеченной подростковой психикой. Но как-то само-собой получилось подобрать нужные слова, не жалеть ребенка, а проявить понимание и сочувствие и хоть чуть-чуть достучаться до его разума.
Утро субботы встретило отличной погодой. Май выдался по летнему теплым, хоть синоптики и обещали через неделю похолодание с дождями. Но об этом Маша предпочла не думать, наслаждаясь ясным солнцем и безветрием, а еще пением птиц и звуками активно просыпающегося города. В диспансер она планировала приехать еще до завтрака, чтобы самой покормить маму. Да и соскучилась она, ведь уже почти две недели не получалось сюда выбраться.
– Как она? – поинтересовалась Маша у санитарки, что как раз выходила из комнаты мамы.
– Да, как обычно, – пожала девушка плечами. – Молчит и созерцает, – грустно улыбнулась.
– Спасибо! – кивнула Маша, входя в комнату и прикрывая за собой дверь.
Мама сидела в кресле, спиной к двери и смотрела в распахнутое окно. На звук открываемой и закрываемой двери она никак не отреагировала. Снаружи окно было заделано надежной решеткой. И меры эти были понятны – не все пациенты этого диспансера были спокойными как мама. Или равнодушными ко всему?.. Сейчас, изучив приличный пласт человеческой психологии, Маша все сильнее склонялась к мысли, что мама продолжает жить и думать, но на каком-то совсем ином уровне осознания окружающими.
– Мам… – позвала Маша, ни на что не надеясь.
Мама ее не услышала, а потом и не увидела.
До завтрака оставалось десять минут, и Маша потратила их на прическу. Она гладко расчесала седые волосы, сплела из в косу и скрутила в гульку. Такая прическа маме шла, делая ее моложе. Хотя, сейчас она выглядела лучше чем раньше – такой её делала безмятежность, разлитая по лицу.
– Сами покормите её? – не скрыла своей радости работница диспансера, отвечающая за раздачу еды.
– Конечно.
– Вот и славно! – выгрузила женщина с тележки на стол тарелку с кашей, бутерброды и чай. – Приятного аппетита, – поторопилась она уйти.
– Слышала, мам, тебе пожелали приятного аппетита? – придвинула Маша стул к креслу и взяла в руки тарелку.
Двигательные функции у мамы не были нарушены, и инстинктивно она делала всё необходимое. Но почему-то у нее полностью атрофировался инстинкт голода, кормить ее приходилось с ложки, хоть рот она и открывала довольно охотно, как и жевала, проглатывала… Но казалось, что ей совершенно безразлично, что именно она ест. И не раз Маша задавалась вопросом, а чувствует ли она вкус пищи.
– У меня новая работа, – снова заговорила Маша, отправив в рот мамы очередную ложку каши. – С детьми, но… с другими. И большинство из них несчастны, брошены…
Маша вгляделась в лицо матери. Услышала ли она её? Ни единый мускул на дрогнул на её лице. Глаза как смотрели в окно, так и продолжали смотреть. А взгляд выглядел остановившимся. За окном она тоже ничего не видела, в таком положении её оставила санитарка, проводившая утренние процедуры.
– И там зарплата побольше. Ненамного, но все же…
И снова ответом послужили молчание и равнодушие. Слёзы сами запросились на глаза. Как многое Маша сейчас бы отдала за одно доброе слово из родных уст. И как же давно уже она не слышала маминого голоса.
Каша уже почти была съедена, как произошли перемены. Свидетельницей физической активности мамы Маша становилась до этого всего пару раз. И сейчас вот видела это снова.
Мама встала с кресла, развернулась и отправилась в туалет. При этом она не
