— Вот так и смею, — развожу руками. — Ладно, магистр, мне пора. Пойду скажу, что передумал отчисляться. И знаете, что ещё сделаю?

— Меня это не волнует, — фыркает Тимур. — Но знаете, что сделаю я?

— Думаете, это волнует меня? — дерзко улыбаюсь я.

— Должно волновать. Потому что я намерен сделать всё, чтобы вас всё-таки отчислили! — Чадов поднимает палец и наклоняется ко мне. — Вы заимели могущественного врага, Могильный.

Тоже мне, напугал.

— Увидимся, магистр, — не удостоив Чадова поклоном, отправляюсь прочь.

— Надеюсь, что нет! — бросает он мне вслед.

— Да я тоже надеюсь! — восклицаю через плечо. — Просто пытаюсь быть вежливым.

— У вас ужасно получается!

— Знаю! Мне плевать.

— Оно и видно! Вы наплевательски относитесь к собственной жизни, студент.

Твою-то мать. Никто из нас не хочет, чтобы последнее слово осталось за оппонентом. Я так точно не хочу.

Разворачиваюсь и уже почти ору:

— Не вам судить, магистр! Со своей жизнью я сам разберусь. И это будет офигенная жизнь, гораздо лучше вашей!

— Сильно сомневаюсь, — презрительно говорит Чадов.

— А вот увидим!

— Зря думаете, будто вы мне так интересны! — говорит Тимур и скрывается за углом.

Сука, всё-таки оставил за собой последнее слово. Аж догнать его хочется. И морду набить.

Но нельзя, конечно же. Я теперь студент, а не магистр. Да и будучи магистром тоже было нельзя. Хотя меня, конечно, это не особо останавливало — Чадов получал от меня по лицу, да и не только он.

Ладно, похер! Есть дела поважнее, чем этот противный сморчок.

Направляюсь в приёмную комиссию. Звучит колокол, извещающий о конце занятия, и через минуту коридоры наполняются бесконечным потоком студентов.

В толпе я начинаю чувствовать себя неуютно. Сам не знаю, откуда берётся это чувство. Но мне вдруг хочется забиться в уголок и не высовываться. Чтобы никто на меня не смотрел.

Странно. Раньше я, наоборот, всегда наслаждался вниманием. Это тело так реагирует? Очень похоже на то.

Димка-то стеснительным был. Я видел его всего несколько раз, когда вёл у целителей основы самообороны. Но помню, что Могильный всегда сидел на задней парте и не высовывался. А однокурсники, кажется, относились к нему не очень хорошо.

«Дум, Дум! — вдруг вопит в голове Дюба. — Посмотри направо!»

«Что там? — поворачиваюсь и вижу рыжую девчонку с офигенной задницей. — Ого какая. Спасибо за наводку. Отличный попец».

«Да не попец! Дальше смотри, у колонны!»

«А что… Ох ты ж грёбаный ты ж на хер!»

В одной из главных рекреаций универа стоят большие мраморные колонны. И на одной из них висит портрет.

Мой портрет. Из прошлой жизни, само собой.

Большой и красивый портрет с чёрной ленточкой в углу. Я обворожительно улыбаюсь в камеру — красив, чертяка. Аж сам себе завидую.

Под колонной горят свечи и лежит огромная куча цветов, в основном орхидеи. Есть такая традиция, класть на могилы магов орхидеи.

Вижу магистра Марию Громову. Мы с ней дружили, хорошая женщина и отменный преподаватель. Мария подходит и оставляет под колонной цветок нарцисса.

Ха-ха. Она всегда мне говорила, что я самовлюблённый дурак. Нарциссом дразнила. Вот и цветочек принесла.

Как мило, аж слёзы наворачиваются. Громова склоняет голову, будто молится, а потом быстро уходит.

Группка студентов стоит рядом с колонной и тихо переговаривается. Какая-то студентка подходит и кладёт ещё один букет, а потом всхлипывает и вытирает слезинку.

Ох, как приятно. Подойти, что ли, утешить красавицу? Сказать, что её любимый магистр на самом деле жив-здоров?

«Не вздумай, — бурчит Дюббук. — Ты уже и так перед демоноборцами спалился».

«Нам это на пользу пошло. Но ты прав, конечно, всем подряд нельзя рассказывать».

«Вообще никому не надо было», — бурчит Дюба.

— А мне насрать, что Думов помер, — доносится до меня голос. — Так ему и надо. Дебилом был.

Охренеть. Стерпеть такое я просто не могу.

Поворачиваюсь и вижу двух парней. Один коренастый и темноволосый, другой худой и высокий, с обесцвеченными волосами и в круглых тёмных очках. Модник, типа.

— Во-во, — поддакивает он. — Дум весь универ бесил. Я даже рад, что его кончили.

— Ну дык! — крякает темноволосый. — Он ведь ваще отмороженный был. Вот и завалили. Правильно, мля, такой мудак не должен в универе преподавать.

— Это не тебе решать, придурок, — говорю я, оказываясь рядом.

— Ты охренел, урод? — парниша моментально закипает и сгребает меня за воротник. Дёргает на себя, аж ткань трещит. — Чё, в рыло хочешь?

Хватаю его за запястье, применяю огненный конструкт. Студент охает и отдёргивает обожжённую руку.

— Чё творишь? Бессмертный, что ли? — рычит он и сжимает кулаки.

— А я его знаю, Саня, — говорит белобрысый. — Это Могильный с первого курса. Лошара конченый.

— Прикуси язык, принцесса, — отвечаю я. — А то спалю твои беленькие волосёнки, пискнуть не успеешь.

Модник снимает очки и смеётся.

— Ты что, Могильный, страх потерял?

— Ага, типа. Значит, так, — говорю я, поочерёдно вонзая взгляд в двух дружков. — Сейчас вы, говноеды, извинитесь за то, что говорили про магистра Дума.

— А если нет? — громко спрашивает Саня и толкает меня в грудь.

Вдруг становится тихо. Бросаю взгляд по сторонам и вижу, что вокруг нас собралась толпа зевак. Мемориал в мою честь уже не так интересует студентов. Намечающаяся схватка куда забавнее, понимаю.

— А если нет — то вызову тебя на дуэль. За оскорбление, — отвечаю я.

В ответ раздаётся смех. Ржут не только два дружка. Смеются все. Целая рекреация, несколько десятков студентов угорают надо мной.

— Что смешного? — я развожу руками и верчусь, осматривая всех. — А? Кто-нибудь способен ответить?

Блин, говорю как магистр. Ну, привычка, куда от неё деться.

— Ты же лошара, — говорит белобрысый.

— Базара нет! — сквозь смех поддакивает кто-то.

— Какая дуэль, Могильный? В могилу захотел?

Новый взрыв смеха. Твою мать, как унизительно. И ведь прямо сейчас не сделать ничего.

— Димочка, не надо! — притворно жалостливым тоном говорит та рыженькая с классной задницей. — Я буду плакать, когда тебя убьют!

— Закройся, стерва, — отвечаю я. — Все заткнитесь на хрен! Из-за вас мне извинений не слышно.

Кто-то продолжает смеяться, но часть студентов