Шрифт:
Закладка:
— Если все будет хорошо, подарю тебе мешочек таких, — шепчу ей, когда она возвращается. — Так что?
— К сожалению, наш приятель спустился еще ниже, — нахмурившись, отвечает она. — Ленни тут частый гость и постоянно притаскивает с собой новых девушек. Бармен сказал, что с ним была зайка и другая с крылышками, похожая на бабочку, а также пара других обычных девушек. Но этаж, на который он с ними спустился, предназначен только «для своих». То есть нам туда вход заказан. Вон, видишь ту дверь?
Она кивает в сторону неприметной серой дверки со знаком «только для персонала» слева от бара. Возле нее прохаживается охранник, но судя по его виду, парню куда интереснее проходящие мимо девушки в откровенных нарядах. Думаю, с ним проблем не будет. Так и выходит. Зайка по-быстрому договаривается с одной из праздношатающихся дамочек, парень уходит вслед за вертихвосткой, а мы проскальзываем за дверь.
— Стоять! Сюда нельз…
Бдыщ! Нет, это не я. Мирко без лишних слов бьет охраннику в лоб открытой ладонью с такой силой, что едва не отрывает бедняге голову! Я ошеломленно смотрю, как его тело, кувыркаясь, впечатывается в стену и понимаю, что девушка-то на самом деле еще как сильна! Мирко, проходя мимо меня, пальчиком возвращает мне челюсть на место:
— Не ты один можешь кидаться автомобилями! — улыбается она, но мгновенно становится серьезной.
Сразу за дверью — очередной лифт всего с двумя кнопками. Но стоит створкам сомкнуться, как свет вырубается и лифт зависает, не успев тронуться.
— Похоже, они знают, что мы здесь! — стуча кулаками друг о дружку, изрекает ушастая.
— Тогда не будем тянуть время, — отвечаю я, хватая ее за талию и пробивая ногой пол. Ушастая визжит, пока мы падаем вниз. Высота оказывается нешуточная, этажей двадцать.
«И кому понадобилось так глубоко внизу строить убежище⁈» — думаю, пока мы падаем вниз. Когда до конца остается совсем немного, торможу свободной рукой и ногами об стену лифта. Аккуратно раздвигаю створки, ожидая выстрелов криков, сирены, чего угодно… Но перед нами пустой белый коридор. По обеим сторонам двери без номеров и табличек. Длинные лампы солнечного света дают прекрасное освещение. Где-то слышно тихое жужжание кондиционера. Но стоит нам сделать первый шаг, как из невидимых динамиков начинает играть песня «Only you».
— И где нам его искать? — спрашивает меня Мирко. В тишине коридора ее слова звучат гулко, словно мы в пещере. Пожимаю плечами, подходя к первой попавшейся двери. Естественно, она заперта. Тогда я как можно тише выдавливаю замок и смотрю внутрь. Увиденное несколько подкашивает мое представление о реальности.
Комната внутри полностью напоминает детскую: везде навалены кучи мягких игрушек, приставок, машинок и прочего добра. Посредине всего этого великолепия стоит огромная кровать, мастерски выполненная в виде качающейся люльки. Возле нее спиной ко мне сидит девушка с длинными волосами, читая вслух какую-ту сказку. Вот только в кроватке лежит совсем не младенец, а бородатый толстый азиат лет сорока-пятидесяти. Он лежит, радостно агукая, одетый в памперсы и кушак, напоминая гротескный косплей на ребенка.
— … А потом они поженились и жили долго и счастливо, мой малыш! — доносится до меня остаток фразы. Сразу после этих слов, женщина, сидящая возле кроватки, встает и снимает с себя блузку. — Ты был хорошим мальчиком, Лю? Мамочка хочет покормить тебя грудью. Открой ротик и скажи а-а-а-а…
Также бесшумно прикрыв дверь, молча мотаю головой зайке, пытаясь справиться с шоком. Мда-а-а. Похоже, в этом подвале исполняются сокровенные желания богатеев. Надеюсь, с нашими девушками все хорошо.
Еще три двери оказываются «пустышками» в том плане, что внутри никого не было. Обстановочка там была, конечно, та еще, но ничего из ряда вон выходящего: бассейн, кровати, даже что-то вроде футбольного мини-поля. Должно быть, у кого—то стоит на футболистов. Но когда мы проходим половину коридора и мои руки тянутся к пятой двери, я чувствую странный запах, а в меня вцепляется зайка.
— Несет кровью! — рычит она, напрягаясь. Делает резкий шаг, но путается в вечернем платье. Тогда она поворачивается ко мне и говорит:
— Можешь помочь?
Без лишних слов разрываю ее одежду, оставляя ей повязку на груди и вокруг бедер. Та критически вздыхает и добавляет:
— Вообще-то я имела в виду подвязать. Между прочим, я в нем на выпускном была.
— Куплю тебе другое, — отвечаю, шагая к двери. Все также бесшумно выламываю замок и приоткрываю створку. До этой секунды почти незаметный запах крови ударяет в нос с такой силой, будто я зашел на скотобойню. В тот же миг музыка становится сильнее и под слова " Онли ю-у-у-у-у.…" мы с Мирко заходим внутрь.
В ту же секунду девушку скручивают спазмы, и она падает на колени, выблевывая содержимое желудка. Я же сдерживаюсь, видел и похуже вещи, хотя понимаю, как давно это было.
Мы действительно попали на скотобойню. Только вместо свиных и говяжьих туш на крюках развешаны… разделанные женские тела! Они повсюду! На металлических столах в каком-то чудовищном порядке лежат отдельные части тел, в проспиртованных банках плавают внутренности… Я чувствую, будто попал на кухню инопланетян, угрожавших моей планете!
Вдруг в конце зала открывается небольшая неприметная дверка, из которой спиной к нам, не торопясь, выходит сгорбленный толстячок в медицинском окровавленном халате. Он с натугой тащит стол на колесиках, на котором что-то лежит.
— О-онли ю-у-у-у, — весело припевает он, перетаскивая столик через плинтус. При этом на столе что-то звякает. Вдруг он останавливается и резко оборачивается, очевидно, услышав посторонние звуки, исходящие от Мирко, и застывает, уставившись на нас. Я смотрю на него. Что-то в его лице мне кажется очень знакомым…
— Кто вы такие⁈ — кричит он, мгновенно покрываясь потом. — Охран… г-х-х-х!
Тысячной доли секунды не проходит, как я уже пережимаю его цыплячью шейку, приподнимая над полом. Стоит мне бросить взгляд на столик, чувствую, как меня буквально заполняет кроваво-красная пелена безумной ярости. На металлической поверхности лежит человеческий обрубок: девушка с длинными черными волосами. Точнее, то, что от нее осталось: у нее отсутствуют все конечности! Они мастерски ампутированы и перевязаны. Но она жива! Глаза умоляюще смотрят на меня взглядом, в котором не осталось почти ничего человеческого, а
