в этот момент был с ней рядом и тотчас принялся откапывать ее руками. Замешкайся он, Толстуха неминуемо бы задохнулась. Кабанов надеялся, что никто не узнает о ЧП, но свежевырытая комендантша, отплевавшись и высморкавшись, заявила, что у нее переломаны все кости и отбиты внутренности. Изображая из себя отбивную и издавая душераздирающие вопли, она на четвереньках доползла до спальни, взгромоздилась на нары и завыла еще громче. Кабанов пообещал ей персональную бутылки водки, если она заткнется. Но хитрая бестия усекла, что начальника можно безнаказанно шантажировать и потребовала, чтобы он взял ее в жены со всеми вытекающими оттуда привилегиями. Вместо привилегий Кабанов ударил Толстуху в нос, закровавил ей всю физиономию, что дружно засвидетельствовал собравшийся вокруг них народ.

Назревал бунт. Возможно, Кабанов уладил бы ситуацию, подавил бы бунтарскую волю народа большими дозами водки-селедки, грудинки-маслинки. Но беда, как известно, не приходит одна. В этот момент, когда осталось вырыть каких-нибудь два или три метра, чтобы вдохнуть морозный воздух свободы, когда требовалось одно небольшое усилие, чтобы скинуть с себя, словно грязную одежду, все подземелье со всем его гнусным людом, выпорхнуть мотыльком из затхлой и тесной куколки – в этот момент песок вдруг перестал быть востребованным.

Это известие прогремело как гром среди ясного неба. Это был шок, удар электрическим током, обвал ледяного дерьма на голову. Не веря своим ушам, Кабанов переспросил черную бездну:

– Что значит больше не нужен? Как песок может быть не нужен? Подешевел, что ли?

– Нет, не подешевел, – равнодушно ответила чернота. – Он не нужен вообще. Фундамент уже возвели, теперь очередь за стеновыми панелями, окнами и дверями. У вас будет другая работа.

И в люльке к ногам Кабанова опустилась дюжина свежих, ощетинившихся занозистыми заусенцами оконных рам и большой рулон наждачной бумаги.

– Чтобы они были гладкими, как попка младенца! – весело сказала чернота.

Народ воспринял новую работу с всеобщим ликованием. Работа в карьере всем осточертела. Полудевочка-Полустарушка первой схватила приглянувшуюся ей раму, оторвала кусок наждачки и, по-турецки взобравшись на табурет, принялась с яростью тереть лохматое дерево. Вскоре мастерскую заполнил ритмичный шелест наждака, и едкая туманная пыль повисла над столами.

Весь ужас сложившейся ситуации окончательно стал понятен Кабанову, когда они с Зойкой забрались в тоннель. Поднявшись по лесам наверх, Зойка принялась бить лопатой по своду и сбрасывать песок вниз, прямо на голову Кабанову. Стиснув зубы, Кабанов стал выкидывать песок в горизонтальный тоннель и очень скоро наглухо завалил выход. Пришлось остановить работу. Почерневшие от налипшего песка свечи едва освещали мрачный узкий колодец. Где-то вверху притихла Зойка. Кабанов стоял по колени в песке. Они были замурованы, будто похоронены заживо. И Кабанов вдруг почувствовал леденящий холодок ужаса – того самого ужаса, который он впервые испытал, оказавшись один в карьере. Ему показалось, что стремительно заканчивается воздух, что им никогда не выбраться отсюда. Он прикусил язык, чтобы не закричать, не впасть в безумную панику.

– Ты что? – прошептала Зойка сверху, увидев, как Кабанов упал на четвереньки и, словно слепой, потерявший очки, шарит под собой.

– Где выход? – проговорил Кабанов. – Я закопал выход…

Он тотчас нашел его, и по-собачьи быстро стал откапывать узкий проход. Выбрался из тоннеля в карьер, повалился на спину и долго лежал, водя языком по шершавым от песка губам… Ничего у них не получится. Вдвоем они ничего не сделают. Нужно еще хотя бы пару человек, которые будут выгребать песок из горизонтального тоннеля.

Ошкуривать сырые рамы тоже оказалось не таким простым делом, каким оно сначала показалось обитателям подземелья. Несмотря на усердие и трудовой энтузиазм, «попка младенца» ни у кого не получалась. Из четырех отправленных наверх рамы две вернулись обратно – брак. За две рамы Кабанов получил две буханки хлеба.

– Это надувательство!! – вспылил экс-Командор. Он сидел на столе и обрабатывал слюной Полудевочки-Полустарушки наработанные за день мозоли на руках. – За такой труд – всего две буханки?

– Почему не хотят брать наш песок?! – подключилась к зарождающемуся митингу Толстуха. Она нарочно не смывала кровь с лица, и напоминала утолившую голод вампиршу.

– Быть такого не может, чтоб не брали! – встрял Бывший, чью раму забраковали. – Песок – это наше природное богатство, наша Ниоба. Песок всем нужен. Без него даже пентоза не получится. Без него суффозия как без рук!

– Да, да! – запищала Полудевочка-Полустарушка, брызгая целебной слюной. – Мы не можем быть бедными, потому что у нас богатое достояние!! Мы должны жить богато, потому что у нас небедные залежи!!

Кабанов попытался прекратить бузу, но не тут-то было! Особенно старались экс-Командор, снова повязавший на лоб оранжевый чулок, и Толстуха. Размахивая наполовину вышитыми вымпелами, они во все горло вопили:

– Мы требуем достойное питание!!

– Освобождай кабинет, если управлять не умеешь!!

– Подавись сам своим хлебом!!

– Водку давай! Давай водку!!

Кабанов и Зойка укрылись в кабинете. В дверь барабанили.

– Я придумал, – прошептал Кабанов. – На дне колодца мы поставим носилки. Ты сверху будешь сбрасывать на них песок. Когда носилки будут наполнены, я вытащу их через тоннель за веревку!

Ничего лучше он придумать не мог. Такой неандертальский способ рытья колодцев снизу-вверх требовал огромных усилий и много времени. Но что делать, что делать??

Кабанов приоткрыл дверь и выдвинул наружу коробку с водкой. Это были последние запасы. Ночью, когда утихли дикие, пьяные вопли, Кабанов и Зойка тихо пробрались в карьер. Держа свечку в зубах, Зойка по лесам взобралась наверх. Веревку Кабанов не нашел, и вместо нее использовал вымпелы, связав их между собой. Сидя на корточках у горловины тоннеля, он держал конец самодельного каната и вслушивался в размеренные удары лопаты: чуф, чуф, чуф. С приглушенными шлепками на носилки падали комки мокрого песка. Кабанов мысленно молился: хоть бы Зойка пробила тонкую мерзлую перегородку, отделяющую подземелье от внешнего мира. Хоть бы это случилось сейчас! Еще десять ударов – и лопата вылетит из колодца наружу!

Он считал в уме удары, но наступал десятый, двадцатый, тридцатый, и ничего не менялось. Тонкий Зойкин свист извещал его о том, что носилки полны. Упираясь ногами в стену, Кабанов тянул на себя канат, и тяжелые носилки, плугом взрыхляя пол, медленно двигались к нему. Он высыпал песок, просеивал его между пальцев, тщетно пытаясь найти хоть какой-нибудь признак жизни и цивилизации, хоть увядшую травинку, хоть пивную пробку, хоть окурок, вдавленный каблуком в землю. Но ничего не находил, кривил лицо, как от боли, и, словно шахтерскую вагонетку, заталкивал носилки в основание колодца.

И все повторялось снова, с отупляющей методичностью, и Кабанов уже перестал считать Зойкины удары, он уже