– Хорошо, – согласилась Толстушка. – Уговорила.

Я пошла на кухню, чтобы принести чай для Доньи и сестры Каталины.

Когда я уже шла с подносом обратно, на моём пути появился Блондин.

Это как раз то, что мне было нужно.

Я пригласила его к себе в комнату сегодня ночью. Но поскольку он не знал, что я знаю про спор, то согласился, не раздумывая, предвкушая победу над другом.

Иво даже не подозревал, ЧТО я для него приготовила.

Он приблизился ко мне и обхватил за талию.

Я чуть не выронила поднос. Каждая клеточка моего тела вибрировала, то ли от злости и неприязни, то ли от того, что он мне нравился.

– Я буду в комнате одна. Поэтому ты можешь прийти ко мне.

– А почему ты не придёшь в мою спальню?

– Потому что! Давай ты придёшь ко мне и точка. Я лягу в свою кровать и буду тебя ждать, а ты придёшь и разбудишь меня.

– Поцелуем? – прервал Иво, улыбаясь.

– Да, – я невинно захлопала глазками, как маленькая девочка. – Ну что, тогда договорились?

– Договорились. Я приду к тебе, и мы прекрасно проведём время.

– Не сомневайся, – ответила я ему вслед.

На часах была половина второго ночи. В доме уже давным-давно все спят. Я уложила Каталину в свою постель и караулила Блондина в коридоре, вооружившись фотоаппаратом, который заранее одолжила у Лины.

Где его носит!

Наконец, два силуэта появились в коридоре.

Парни были навеселе. Рано радуешься, Иво, ох, рано!

– Подожди меня здесь, я быстро с ней справлюсь, – сказал шёпотом Блондин. – Заплатишь мне сразу, как только я выйду. Я же тебе говорил: она без ума от меня!

– Не спеши праздновать победу. Милли – ещё та штучка. Никто не знает, что она опять выкинет.

Как ты прав, Бобби, а вот твой друг считает себя породистым жеребцом.

Ну, ничего, скоро он опустится на землю.

Немного помешкав, Блондин зашёл в нашу комнату, Бобби не стал стоять у дверей и ушёл, в комнату друга.

Когда этот самец ляжет ко мне в постель, он обнаружит там не меня, а Толстушку. Надеюсь, она навешает ему, как следует!

Я стояла возле двери и прислушивалась к тому, что происходит за ней. Мне нужен был самый подходящий момент и, как только я услышала крик Толстушки, то поняла: пора!

Забежав в комнату, я включила свет.

Ошарашенные Иво и сестра Толстушка, смотрели на меня и ничего не понимали.

Сестра Толстушка сидела на кровати, прижимая к себе одеяло.

– Как Вы смеете появляться передо мной в таком виде? – кричала встревоженная монахиня, обращаясь к Иво, который стоял между кроватями в одних трусах-боксёрах с подушкой в руках.

– Да, сеньор, как Вы смеете? – пародировала я Толстушку, фотографируя Блондинчика со всех сторон. – Как Вы смеете приставать к монахине, сеньор?! Вы хотели соблазнить её? Какой стыд!

Иво стоял как, вкопанный и не мог сказать ни слова.

– Хочешь знать, что это? – спросила я у него, показывая фотоаппарат. – Ты проиграл пари, самец! Ты должен своему другу пятьсот долларов, потому что ты ничего от меня не получишь, и дашь мне столько же за то, чтобы твои фотографии не попали в другие руки!

– Н-н-н-о, откуда?

– Откуда я знаю? – ровным надменным голосом спросила я.

– Милли, что здесь происходит? Я требую объяснений! – закричала на меня сестра Толстушка.

– Я позже тебе объясню, – сказала я Каталине и продолжила разговор с Блондином.

– Я ничего не понимаю, Милагрос! Что это за цирк?

– Из нас клоун здесь только один. Это ты! А я жду свои пятьсот баксов! Или твоими фотографиями будет обклеен весь Буэнос-Айрес! Так что давай деньги прямо сейчас.

Дойдя до своих штанов, которые он бросил почти у дверей, Иво обшарил карманы.

– У меня только триста.

– Хорошо. Остальное передадите завтра утром. А теперь, уходите отсюда.

– Милагрос, я требую объяснений! – строго повторила Толстушка, когда Иво убрался из нашей комнаты, поджав хвост. – Ну, расскажи мне, что с тобой происходит, я ведь тебе не враг.

– Ничего не происходит, всё нормально – отмахнулась я от монахини.

– Как это ничего, – удивилась Каталина. – К тебе в комнату заходит этот мужчина в трусах, которого ты фотографируешь, требуешь у него пятьсот долларов, а сейчас еле сдерживаешь слёзы. Это ты называешь «ничего не происходит»? Очевидно, что-то произошло, но почему-то ты не хочешь поделиться со мной.

– Ничего не происходит, я хочу спать!

– Хватит, Милагрос. Я не дура. Ты не позволила мне пойти в комнату для гостей, а попросила лечь в твоей кровати. Скажи, ты специально это всё подстроила?

Я старалась сделать вид, будто удивлена предположениям Толстушки, но она слишком хорошо меня знала и, судя по её взгляду, не поверила.

– Ты права, Толстушка. Я это подстроила. У меня не было выбора.

Мы спустились на кухню, чтобы спокойно поговорить. «Спокойно», для Толстушки, означало – за едой. Обнаружив в холодильнике остатки торта, я поставила их на стол возле неё и налила два стакана молока. Сестра Толстушка слушала мой рассказ, поедая бисквитный торт.

Я рассказала, что тот парень, который пришёл в комнату в трусах, это сын хозяина, который со своим другом поспорил, что затащит меня в постель. Победитель получает пятьсот баксов.

Каталина громко охала от моих рассказов, для неё это был шок.

В её время таких интриг не было. Я попросила не рассказывать о происходящем в монастыре.

– Да чем хвастаться, конечно, не скажу, – наконец выговорила она. – Меня вот что интересует, как ты узнала о пари?

– Я нечаянно услышала разговор этих болванов. И да, я знаю, что подслушивать не хорошо и всё такое, но, знаешь, хуже было бы, если бы я это не услышала. Прости меня, что я обманом привлекла и тебя в эту интригу. Я знала, что ты не одобришь мой план.

– Обман я тебе, конечно, не прощу. Но мне понравилось, как ты проучила этого парня. Я очень волнуюсь за тебя, Милли, мы все волнуемся. А то, что произошло сегодня, подтверждает, что ты не в безопасности.

– Не волнуйся за меня. Я умею за себя постоять. Тем более мне некуда больше идти.

***

Наутро, пока сестра Каталина прогуливалась в саду с Рамоном, который показывал ей свои владения, я решила отыскать Блондина и получить оставшуюся часть денег, которую он мне должен.

Хитро он вывернул ситуацию с бабулей. Думал, нажалуется на меня, наговорит гадостей – и та сразу меня уволит. Фиг! Конечно, то, что она предложила тоже не очень приятно, но, по крайней мере, так я останусь при работе.