— Не России, — запротестовал Дмитрий Сергеевич, — Россия проживет еще Бог сколько знает лет. Ваше и Мануйлова.

— Мгм.

На какой-то момент Дмитрию Сергеевичу показалось, что Ларионов кинет в него бутербродом за неимением ничего тяжелого в руке. Министр снова сдержался.

— Положение трудное, — он откусил кусок хлеба. — А вы тот еще фрукт. Давайте отойдем сейчас от персоналий. Вот вы историк, скажите по аналогии — если мы с Мануйловым проиграем, хорошо будет России или нет?

— Хорошо, — автоматически сказал Романов и призадумался. Будучи сторонником западного пути развития, он отнюдь не был совершенным романтиком. Да, разумеется, Запад нес свет цивилизации, но это не значит, что отдельные страны и отдельные личности не стремились извлечь от этого пользу для себя. Баланс интересов — вещь очень сложная и хрупкая.

Кажется, генерал-лейтенант Власов в свое время именно светом цивилизации объяснял свой переход на сторону Гитлера. Но почему-то, даже без советской пропаганды, от этого попахивало обычным предательством и стремлением спасти свою шкуру.

— Ладно, что вам от меня надо.

Ларионов помедлил. Давненько с ним не разговаривали таким тоном его подчиненные. У него появилось желание послать к черту строптивого интеллигента. Желание появилось и исчезло. У Романова было умение из неоткуда создавать себе покровителей. Вот как он сумел перетянуть на свою сторону газетчиков? Нет, понятно, так называемая свободная демократическая пресса находится на коротком поводке у правительства. И стоит тому лишь слегка потянуть оный поводок, взрывается злобным лаем. Но тон статей показывает, что здесь не только задание правительства. Слишком уж искренне и проникновенно. Население любит такую прессу, симпатии английского общества Романов получил. Ну, по крайней мере, на несколько дней, т.е. на все переговоры.

— Дмитрий Сергеевич, придется нам вас включить в состав основной делегации. Эта пресса… Да и Форин Офис почему-то упорно прикрепляет вашу фамилию следом за Мануйловым. А меня третьим!

Возмущение министра было искренним и гневным. Чтобы его сбить, ему пришлось сделать здоровенный глоток чая. Затем он продолжил:

— Вы же знаете, первоначально вы были, то есть и сейчас являетесь, консультантом делегации. Ваша задача до сегодняшнего утра заключалась в том, чтобы тихонько сидеть в гостинице и подавать справки, если понадобятся. Но теперь, после этого глупого интервью, придется вывести вас вперед. Как-то вы умудряетесь быть почти вторым министром иностранных дел. Или, по крайней мере, его заместителем.

Ларионов дожевал бутерброд, запил его чаем и вдруг спросил тихо, но очень серьезно:

— Вы, случаем, не собираетесь на мой пост? Не советую.

Дмитрий Сергеевич замахал на него руками. Про такое он не мечтал даже в самых смелых мечтах. Или в самых страшных. Вот заведующим архивом МИД он бы согласился на полгодика.

У него испортился аппетит. Он допил кофе, не чувствуя вкуса.

— Может, мне лучше улететь домой?

Ларионов посмотрел на него, как на сумасшедшего.

— Вы хотите, сорвать переговоры? — ужаснулся министр и добавил уже спокойнее: — или обрушить на нас всю ярость западной прессы. Ясно же будет — вас просто выжили. И ясно, кто выжил. Нет, батенька, вы будете здесь все переговоры, а мы с вас пылинки станем сдувать. Сами виноваты.

А сейчас мы с вами отправимся в наше посольство — оно здесь недалеко. Побеседуем с президентом, он урезал для нас кусочек времени, и почитаем кое-какие бумаги, чтобы вы были хотя бы немного в курсе.

Кажется, из него хотят сделать мальчика для битья.

— Нет!

— Что нет? — не понял Ларионов.

— Не поеду!

— Послушайте, — принялся его уговаривать министр, — вы меня до второго инсульта доведете. Или до первого инфаркта. Пожалейте больного человека. Меня президент и так грызет, не знаю уж как с ним быть.

— И вы хотите, чтобы он грыз меня, — скептически улыбнулся Романов.

— Ну и что, — не стал отрицать своей цели министр. — Ну, во-вторых, вы человек здоровый, выдержите, а во-первых, вы это заслужили. Ведь президент злой именно от ваших действий.

Ларионов рассуждал логично. К тому же Дмитрий Сергеевич был не готов к открытому конфликту. А его не поездка к нему и вела.

В общем, он поехал.

Президент был спокоен, хотя чувствовалось, в дурном настроении. Но вырваться ему он не давал. Впереди был трудный день переговоров и расстраиваться заранее не стоило.

— Доброе утро, Дмитрий Сергеевич, — поздоровался он и отработанным движением протянул руку.

От неожиданности Романов помедлил. И почувствовал, что окружающие, в том числе президент поняли его неправильно… ну, сколько ж можно прокалываться!

Он энергично пожал руку Мануйлову, как бы компенсируя свое промедление.

Лучше бы он этого не делал. Со стороны выглядело так: сначала он помедлил, явно не желая здороваться с главой России, а потом поздоровался с ним на равных. Мануйлов, глядя на внушительную фигуру Романова, подумал, что, кажется, пресса правильно начала вопить и в стране появился лидер демократической оппозиции, так называемых умеренных правых, пользующийся с первых же шагов поддержкой Запада. А это значит, одной рукой его не прихлопнешь.

И президент заговорил с ним на пару тонов вежливее, чем собирался ранее.

Политическая ситуация в России была сложной. Традиционно сильному левому крылу противостояли, как могли, слабенькие и разобщенные правые и центр. Если бы население до сих пор не было сыто советским супчиком, то левые давно были бы у власти. Но народ в большинстве своем выступал против коммунистического будущего. И, пользуясь этим, сильные внепартийные лидеры, становясь президентами, по-прежнему вели страну капиталистическим путем.

Мануйлов так же продолжал прежний путь противоборства с левыми и некий блок с умеренными правыми. Но одновременно он чувствовал, что правые на фоне десятилетий капитализма постепенно усиливаются. Им, разобщенным, не хватало только лидера. Неужели он появился?

Президент с трудом оторвался от своих пессимистичных мыслей и заговорил.

Собственно, ничего сверх необычного он не просил. Новым был только тон. Дмитрий Сергеевич слушал его и у него возникало чувство, что президент разговаривает с кем-то другим, а не со скромным сотрудником ИРИ РАН.

Придерживаться общей линии, согласовывать выступления прессе, контактировать с ней так, чтобы внутрипартийными интересами не приносить вреда внешней политике государства.

Так говорят с равным по силе политиком. В Великобритании, кажется, такие отношения обычно бывают между премьер-министром и лидером парламентской оппозиции. Эй, он-то не политик и отнюдь не равный. Сколько можно говорить. Впрочем, Бог с ним. Не спорить же с президентом по таким пустякам.

— Хорошо, я