кардиолог. – Я откусываю еще один кусочек жирной, покрытой маслом и чесноком жареной картошки и прихожу к выводу, что южане знают толк в еде. Жареный сом тоже восхитителен – хрустящий, без следа жира на легкой панировке… идеальное дополнение к истекающей маслом картошке фри. Кроме того, если я собираюсь стать вампиром, это может быть мой последний шанс поесть чеснок. Он всегда использовался для защиты от сверхъестественного зла. В наши дни люди все еще верят в это: совсем недавно, в семидесятых годах, церковь раздавала зубчики чеснока, чтобы проверить свою паству, – те, кто его не съел, автоматически считались вампирами. Возможно, затея имела бы смысл, если бы его предварительно приготовили, потому что какой разумный человек откажется от жареного чеснока? Но сырой… Нет, спасибо.

Папа обожает чеснок. Если бы я не боялась навлечь на себя подозрения, то позвонила бы маме и попросила бы приготовить папе его любимый картофельный суп с жареным чесноком.

Мне чеснок тоже нравится. Не то чтобы я думала об этом каждый день – о своей любви к нему, – но в скольких продуктах он содержится? Мы с папой всегда мечтали однажды отправиться на фестиваль чеснока в Гилрое и попробовать чесночное мороженое. Даже мама была в восторге от этой идеи. Каково нам будет планировать такую поездку теперь, когда мы с папой сможем выходить на улицу только ночью и станем испытывать отвращение к человеческой еде? Об этом даже смешно думать. И одновременно грустно.

Но я не хочу думать о том, от чего мы откажемся, превратившись в вампиров. Самое главное, чтобы папа остался жив. Или, точнее, вроде как жив.

– Нам, наверное, стоит взять каких-нибудь овощей в качестве гарнира, – предлагаю я, чтобы отвлечься.

На мгновение прекратив жевать, Генри, прищурившись, вглядывается в мое лицо. Каким-то образом крошечный след печали из моей груди просочился в голос. Генри знает меня достаточно хорошо, чтобы услышать это. Мне хочется, чтобы он сделал вид, будто ничего не заметил, и не спорил со мной из-за того, чего я пытаюсь избежать.

Генри дарит мне легкую, непринужденную улыбку.

– Ни за что. Овощи испортят вкусовое сочетание.

– На этот раз ты абсолютно прав, – соглашаюсь я, отрываю еще один кусок сома и макаю его в соус тартар с халапеньо.

– Только на этот раз?! – приподнимает брови Генри, отправляя в рот очередной ломтик картошки фри.

Я ухмыляюсь, но затем становлюсь серьезной.

– Мне нужно вернуться в тот монастырь.

Это заставляет Генри оторваться от еды и вытереть руки салфеткой. Что ж, мне больше картошки достанется.

Я жду, что мой друг вот-вот выйдет из себя, покажет, что на самом деле совсем в меня не верит.

– Ладно. – Генри слишком пристально смотрит на картошку. – Но разве у тебя нет других зацепок?

– Нет, – отвечаю я, хотя на самом деле есть. На форумах неоднократно упоминался один клуб в Квартале – кое-кто утверждал, что вампир встречается со своими поклонниками в VIP-комнате. К тому же шесть месяцев назад неподалеку от клуба обнаружили мертвое тело – по официальной версии, человек умер от ножевого ранения в шею. Это попало в новости. Я показала папе и сказала, что мы должны проверить слухи во время нашей поездки. Он ответил, что мы ни в коем случае не станем этого делать, потому как не собираемся охотиться на убийц – будь то вампиры или люди. Перед поездкой он заставил меня пообещать, что я и близко к этому клубу не подойду, а мы с папой не нарушаем обещаний.

Вот только на том чердаке что-то есть. Я почувствовала это.

Генри закусывает нижнюю губу.

– Мне просто кажется, что возвращение в монастырь – это верный способ оказаться в тюрьме.

– Я не прошу тебя идти со мной.

Но я хочу, чтобы Генри пошел со мной, больше, чем могу признать. В прошлый раз он снял меня с крючка, пусть даже мне не понравилось, как он это сделал. Я знаю, что он поможет мне снова.

– Но ты же позвонишь мне, когда потребуется внести залог за тебя для освобождения из тюрьмы?

– Какой смысл тебе быть здесь, если ты хотя бы не будешь моим шансом на выход из тюрьмы?

Лицо Генри на мгновение напрягается, а затем он теряет самообладание: фыркает и утыкается лбом в стол. Его плечи трясутся от смеха.

У меня возникает искушение пнуть его под столом, но когда Генри поднимает голову, я вижу на его лице знакомую мальчишескую ухмылку, и это немного снимает напряжение внутри меня.

– Возможно, нам стоит отдохнуть сегодня вечером, а утром с новыми силами отправиться на поиски. Я помогу тебе провести кое-какие исследования… и придумать план получше.

Генри смотрит на меня широко раскрытыми, искренними глазами и словно приглашает опереться на него, позволить ему помочь, и я отчаянно хочу этого. Но его планы не предусматривают риска, а без риска нам не найти вампиров.

– Да, отличная идея. – Я широко улыбаюсь Генри, потому что, если он хоть немного остался таким, каким был в детстве, то заснет на несколько часов раньше меня, и даже вой оборотня прямо в ухо его не разбудит.

Я оставляю Генри, который лежит, свернувшись калачиком на боку и свесив колени с края слишком маленького для него дивана, и крадусь в ночь, убеждая себя, что хочу ей принадлежать. Мой друг заснул во время просмотра фильма «Интервью с вампиром», который еще ни разу не сумел посмотреть до конца, не провалившись в сон.

Этот город – сам по себе вампир: красивый, старый и соблазнительный, живущий за счет энергии людей, которых привлекает. Я уже люблю ночь и то, как неоновые вывески баров контрастируют со старыми газовыми фонарями, заставляя лужи после летних гроз светиться, будто порталы времени. Но никто не входит в них, потому что не хочет очутиться нигде, кроме как в настоящем. Живые потоки текут вверх и вниз по Бурбон-стрит, и мне кажется, что любой, чей отец не умирает, не смог бы пройти по этой улице без ухмылки.

Бьюсь об заклад, маме бы здесь не понравилось – никакой организованности, никакого порядка. Я представляю, как мы вдвоем отправились в эту поездку, и съеживаюсь.

Сворачиваю на более тихую улицу, где меньше людей и темнее углы, где могут спрятаться более одинокие существа. Этот город предлагает места, подходящие практически любому настроению.

Даже ночью жара и влажность не ослабевают. Это все равно что лежать в постели, потея под одеялом, но не имея возможности сбросить его, потому что какой-то жестокий человек