Шрифт:
Закладка:
– Ты… – Я морщу нос и качаю головой: – Нет. Я бы никогда не смогла.
Энтони выходит из кухни, воздух наполняется ароматом перламутровой чешуи и жгучестью нарезанного лука. Он подходит ко мне, я думаю, что он собирается обнять меня за талию, но его цель – раковина.
Он опускает руку в таз, полный мыльной воды, затем берет кусок мыла и растирает его между ладонями.
– Что ты задумала, Катриона – умелые ручки?
Ее указательный и средний пальцы взлетают вверх, плотно сжатые, вульгарный жест, популярный среди полукровок и людей.
– Не твое дело, Энтони.
– Если это имеет отношение к Фэллон, это мое дело.
Моя спина напрягается, потому что поцелуй не дает ему права считать меня «его делом».
Он вынимает кухонную тряпку из моей мертвой хватки, чтобы вытереть руки.
– Я серьезно, Катриона. Не развращай ее.
Она фыркает:
– Неожиданно слышать это из уст того, кто переспал с бо́льшим количеством людей, чем я, и чья работа – это… рыбалка. – Она берет обжаренный с розмарином грецкий орех из миски, которую я только что наполнила, и отправляет в рот. Тщательно прожевав, она добавляет: – И не для товарищей по постели.
Энтони и Катриона сердито смотрят друг на друга, и я на мгновение задумываюсь, были ли они когда-то любовниками, но выбрасываю это из головы, потому что предпочитаю не знать правду.
Шум с пристани просачивается в таверну и пробивается сквозь стену напряжения, воздвигнутую вместо деревянного бара.
– Вот ты где! – Феб проводит рукой по светлым локонам, низко сдвинув брови над сверкающими изумрудными глазами.
Что называется, вовремя.
– Вот я где.
Он хватает из миски горсть грецких орехов.
– Мы с Сиб провели всю ночь в поисках… – Его голос стихает, когда Энтони переплетает свои пальцы с моими.
Я не сжимаю его ладонь, но и не отстраняюсь.
– Мы продолжим с того места, на котором остановились, когда в таверне будет не так многолюдно, – говорит Катриона и прихватывает еще один орех, затем заворачивается в шелк цвета кобальта и поднимается по деревянной лестнице, которую я недавно вымыла, потому что один из детей Флоры снова заболел, а Сибилла легла вздремнуть.
Энтони заправляет прядь волос мне за ухо.
– Во сколько ты заканчиваешь?
– Я не знаю.
Феб забрасывает орешки в рот, зачарованно наблюдая за нами.
– Не важно. Я договорился встретиться тут с Маттиа и Риччио, как только мы закончим с поставками. – Я отрываю взгляд от своего друга и останавливаю его на Энтони, который воспринимает это как приглашение наклониться и поцеловать меня. У его губ вкус соли, солнца и греховных обещаний. Я так нервничаю, что не могу расслабить ни губы, ни тело. Даже мое сердце, кажется, окаменело.
Я прижимаю ладони к его груди, быстро отрываясь.
– Не здесь.
– Прости. – Он проводит мозолистым большим пальцем по моему подбородку, прежде чем отступить. – Увидимся позже, синьорина Росси.
Феб оборачивается и смотрит, как мужчина уходит, ухмылка щекочет уголки его рта.
– Вот и разгадка, почему Фэллон нас бросила. Расскажешь. А-б-с-о-л-ю-т-н-о в‐с-е. – Ему удается пропеть даже согласные звуки.
– Не по этой причине я не пришла. – Жар приливает к лицу. – Он не причина.
– Ну да.
– Я клянусь. Я подумала, что не получила ленту, надо было как-то это пережить.
– В постели с Энтони?
Я хватаю орех и бросаю в его ухмыляющееся лицо.
– Заткнись.
Он перестает посмеиваться надо мной и произносит серьезным тоном:
– Почему ты думаешь, что не получила ленту? Ты среди тех, кого Данте любит.
Я пожимаю плечами:
– Репутация Росси и все такое.
– Должен сказать, Данте был очень расстроен. – Феб оглядывается через плечо на окна, выходящие на пристань, выражение лица у него напряженное, что для него несвойственно. – И он, вне сомнений, расстроится еще больше, когда узнает, как ты провела эту ночь. – Кончики его ушей торчат из-под прилизанных волос. – Я обожаю петушиные бои, но то, что ты затеваешь, Пиколина[26], мне не нравится.
Я закатываю глаза.
– Ты опять забыл, что мы одного возраста, Фебс?
– Я тебя так называю, потому что ты маленькая.
– Я не маленькая. Ты просто необычайно высокий.
Мы обмениваемся улыбками, но его слова оседают на нас, как облака, вечно покрывающие горы.
– У них нет причин драться из-за меня.
– Разве нет?
– Энтони и я… у нас несерьезно. Мы целовались, больше ничего. А Данте… Ну, я слышала, он имеет виды на принцессу.
Феб фыркает:
– Во имя долга. Поверь мне. Между ними не было никакого притяжения. Не так, как между вами. – Он прожевывает еще орешек. – Я должен попросить у тебя совета, так как мне еще только предстоит покорить сердце мужчины своими поцелуями.
– Возможно, потому, что ты целуешь их ниже пояса, а сердце выше
Феб усмехается:
– Моя любимая девственница только что грязно пошутила?
– Перестаньте все упоминать мою девственность!
– Не знаю, о чем ты. Кто эти все?
– Катриона предложила мне продать ее на аукционе.
Феб не доносит орех до рта.
– Она говорит, – продолжаю я, – что я могла бы получить пару золотых монет. – Я прикусываю нижнюю губу, представляя, насколько проще была бы жизнь, имей я деньги.
– Нет.
– Нет – что? Я не стою так много?
– Ты стоишь гораздо больше, но это к делу не относится. Ты потом пожалела бы об этом. – Помолчав, он добавляет: – Если тебе нужны деньги, мой кошелек – твой кошелек.
– Твои родители лишили тебя их.
– Но они не сменили замок ни на своих дверях, ни на своем сейфе. Ты бы видела, сколько золота они хранят. И не только в виде монет.
– Фебс, я никогда не смогла бы взять деньги твоих родителей. – Я протягиваю руку и сжимаю его ладонь. – Но спасибо.
Я перевожу разговор с темы моей девственности и финансов на его нынешнего приятеля, фейри по имени Меркуцио, который не очень богат, но компенсирует это другими своими умениями. Благодаря их с Сиб и Катрионой болтливости, когда придет время, я буду точно знать, как и что надо делать.
– То, что дано, не считается взятым, – бросает Фебс, прежде чем покинуть таверну. – Просто имей в виду.
Моему разуму требуется мгновение, чтобы понять, что он говорит не о сексуальных актах.
Мне неприятно признавать, что я испытываю искушение занять у него денег, но, к счастью, он уходит прежде, чем я успеваю поддаться искушению.
Но, боги, это безостановочно крутится у меня в голове, становясь громче, чем шум таверны. Становится так громко, что я добровольно отправляюсь в подвал, место, которого обычно стараюсь избегать, ведь я не любительница тесных сырых