летало и кружило множество бабочек и других разнообразных жужжащих и летающих насекомых. Все вокруг цвело, и, вероятно, именно сейчас у насекомых был горячий трудовой сезон, чем-то похожий на горячий сезон у тружеников туризма во времена Тео. На этом сочном зеленом лугу спокойно стоял одинокий грустный бык, который флегматично вилял хвостом и отгонял от себя назойливых мух. А неподалеку от него, под тенистым деревом, мирно спал паренек, видимо, пастух этого быка.

– Это очень плохо и недопустимо! – сказал вдруг Пифагор повышенным и возмущенным тоном. Тео был в полном недоумении. Что именно плохо? И почему это недопустимо?

– Что недопустимо? – спросил он в замешательстве. – Я не так иду? Или не то думаю? Или вы о том, что пастух спит посреди рабочего дня и недобросовестно исполняет свои обязанности? Или то, что мы с вами идем в самую адскую жару и не жалеем свое хрупкое здоровье?

Пифагор грозно посмотрел на Тео, выдержал многозначительную паузу, и сказал:

– Ну, раз других версий нет, то теперь можно и меня послушать. Перед нами бобовое поле. Ни человек, ни животное не должны касаться бобов! А тем более, их есть. Это очень важно, и нельзя этого допускать!

– Но пастух ведь не ест бобы! Он спит! – начал было возражать Тео, но Учитель его уже не слушал – он быстрым шагом направился к пастуху.

– Здравствуйте, уважаемый! Я приношу вам свои извинения за то, что нарушаю ваш покой и сон, но как вы можете спокойно тут спать и не обращаете внимания на это вопиющее безобразие? – с укором обратился к пастуху Пифагор. По-видимому, пастух был не из местных жителей, а приезжий – он не знал Пифагора и понятия не имел, с кем он сейчас говорил. Совсем молодой паренек, лет шестнадцати, с густыми черными волосами, в полном удивлении открыл глаза и, без капли испуга, безразлично ответил:

– И вам доброго здоровья. Я очень внимательно обращаю свое внимание на это вопиющее безобразие! А на какое именно?

На лице Тео появилась улыбка – несмотря на то, что парень был простым пастухом, чувства юмора и уверенности в себе ему было не занимать.

– Простите, любезнейший, но ваш бык пасется на бобовом поле и ест эти бобы! Это же совершенно недопустимо! – более спокойно и с уважением сказал Пифагор.

Лицо паренька вытянулось от удивления.

– А это разве ваши бобы? – спросил он.

– Нет, не мои. Но дело не в том, чье это поле и чьи это бобы, а в том, что в принципе вообще недопустимо, чтобы человек или животное касались бобов, уже не говоря о том, чтобы их ели!

Паренек впал в полный транс и не мог понять, как это воспринимать: либо этот чудаковатый путник решил его разыграть, либо это бродячий сумасшедший. Не хочет же он и впрямь сказать, что пастух должен дрессировать быка есть траву только определенного вида!?

Пастух подумал, как бы не ударить лицом в грязь, и решил ответить этому путнику так, что если это розыгрыш, его ответ поставил бы путника в тупик.

– Вы понимаете, этот бык меня совсем не слушает, – с абсолютно серьезным лицом ответил паренек. – Вы не могли бы ему сами это сказать? Вас-то он наверняка послушает!

Парень был явно доволен своей импровизацией и уверен, что достойно поставил своего собеседника на место.

– А вы будете не против, если я с ним сам поговорю? – невозмутимо и без тени сарказма спросил Пифагор в ответ.

– Да что вы! Буду очень рад и признателен! – ответил парень и сделал как можно более невозмутимое лицо. Ему все еще казалось, что чудаковатый путник так развлекается.

Тео стоял с вытаращенными глазами и наблюдал за всем этим фарсом. Он не знал, что думать, как это понимать и как объяснить, он и сам-то оторопел и не понимал, что перед ним сейчас происходит – позор или таинство. Паренек посмотрел на Тео, и тот просто сделал удивленное лицо, улыбнулся и развел руками, всем видом показывая: сам не понимает, что здесь происходит. Пифагор с удовлетворением на лице бравым шагом направился к быку. Он остановился у его головы и серьезно начал что-то шептать быку на ухо и гладить того по голове. Не прошло и пары минут, как бык мотнул головой, прекратил есть бобы с этого поля и медленно вообще вышел из зарослей бобов. Тео и пастух стояли и смотрели на это чудо, как завороженные. Тео пытался понять, в чем фокус, но ничего рационального не приходило в голову. Пифагор убедился, что бык остановился в сторонке и обратно к бобам уже не возвращался, и после этого довольным голосом крикнул своему спутнику:

– Ну ты идешь, или будешь продолжать спать стоя?

Тео мигом попрощался с пастухом, они выразили друг другу взглядом и жестами недоумение и восторг одновременно, после чего путники продолжили свой путь. Нужно сказать, что впоследствии этот бык никогда больше не касался бобов, и в народе его от этого прозвали Пифагорейским быком.

Путники шли молча несколько минут, после чего Тео не выдержал и выпалил:

– Вы же не хотите сказать, что сейчас реально говорили с быком?

– Я отвечу на твой вопрос буквально: не хочу ли я сейчас сказать, что говорил с быком? Не хочу. Но говорил ли я сейчас с быком? Да, говорил. И он услышал и принял мои аргументы. Пообещал, что больше никогда не будет касаться бобов.

– А если серьезно? – спросил Тео. По его тону и выражению лица было