своем предположении, сказал председатель.

Андрей объяснил, кто он, зачем шел в Якутск, передал не отобранный дежурным ультиматум корнета Коробейникова. Председатель прочитал ультиматум, небрежно отшвырнул, сказал убежденно:

— А все-таки шпион!

Андрей не стал спорить, торопясь вызвать сочувствие к людям, оставшимся в Аллах-Юне; он рассказал об их трагическом положении и попросил о помощи.

— Им уже ничего не нужно. Все уничтожены врагами, кроме одной женщины...

— Как ее зовут? — быстро спросил Андрей, и робкая надежда встрепенулась в его сердце.

— Мне не передали ее имени. А вам-то какое дело до женских имен?

— В Аллах-Юне я оставил жену.

Какая-то светлая искра промелькнула в свинцовых глазах председателя,

— К сожалению, не знаю имени женщины, оставшейся в живых. Бандиты увели ее в Охотск, а всех остальных прикончили, так донесли охотники — свидетели расправы в Аллах-Юне,— ответил председатель, но, спохватившись, спросил подозрительно:— Почему оказались у корнета Коробейникова?

Андрей снова объяснил.

— Сомнительный вы человек. А нам сомнительные и подозрительные не нужны, пока попридержу до выяснения личности.

А восстание тем временем ширилось. Несколько тысяч мятежников готовились к штурму Якутска. Гарнизон и горожане попали в тяжелое положение: не хватало бойцов, оружия, боеприпасов. Ревком объявил город на военном положении, по ночным улицам ходили патрули, всех подозрительных отводили в комендатуру. Ревком обратился за помощью к Реввоенсовету Пятой армии. Из Иркутска радировали, что посылают большой, хорошо вооруженный отряд под командой партизана Каланда-рашвили. Отряду предстоял трехтысячеверстный путь в суровых условиях зимы, в опасной атмосфере засад и тайных ловушек противника.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Стояла заиндевелая ночь.

На почтовой станции было многолюдно, по лавкам сидели полураздетые вооруженные люди, в дымном свете коптилок взблескивали кинжалы, рукоятки сабель, насечки кавказских поясов, ордена. Русская речь перемежалась грузинскими словечками, чеканным говором латышей, сюсюкающим акцентом бурятов.

В центре общего внимания находился длинноволосый, с роскошной бородой, пожилой человек с красивым лицом, с черными веселыми глазами. Был он в черкеске, но в меховых пыжиковых торбасах, поверх черкески еще была безрукавка из желтого хрома; орден боевого Красного Знамени мерцал на груди.

Нестор Каландарашвили — новый командующий войсками Якутии и Северного края — со своим штабом ночевал на почтовой станции таежного тракта. До Якутска оставалось несколько переездов, долгий путь близился к концу. Командиры и бойцы экспедиционного отряда страшно устали от изнурительной дороги, и командующий приказал устроить продолжительный привал. Бойцы плотно поужинали, выпили по стопке спирта, выданной из неприкосновенных запасов, и улеглись спать по домам таежного поселка.

Командующий со штабом разместился в школе, но теснота, чад коптилок, спертый воздух угнетали и-командиров, и самого Нестора.

— Что приуныли, орлы? — спросил Нестор, обращаясь ко всем сразу. — Недурно бы сейчас по стаканчику доброго кахетинского, да нет у меня солнечного вина. Кацо,— обратился он к интенданту,— что там у тебя осталось?

Интендант подал жестяные кружки, соленые грибы и ломтики черного хлеба.

— Поднимаю тост за боевой дух, за прошлые и будущие победы! Еще выпьем за окончание нашего похода. Сколько походов мы совершили, а сколько придется еще совершить! — Сочный, вкусный баритон Нестора звучал душевно и ободряюще.— А почему не весел Строд, отчего приуныл Асатиани?

— Что-то тревожно на сердце. Разведчики постоянно доносят: на нашем пути появляются подозрительные личности. Не сомневаюсь, лазутчики мятежников,— ответил начальник штаба Асатиани.

— Тогда усиль боковую разведку. Высылай разведчиков вперед отряда. Нас же две тысячи человек, даже в якутской тайге не укроешься.

— Я так и делаю, но разведчики возвращаются с пустыми руками. Еще не задержали ни одного лазутчика.

— Они ж лесные люди, встали на лыжи — и поминай как

звали,— сумрачно отозвался начальник головного эшелона латыш Ян Строд.

— У меня самые храбрые, самые умные командиры Асатиани да Строд. И что же они сегодня скисли? А кого мы только не били, орлы! Колчаковских генералов били, японцев под Ганготой лупили, чешских легионеров гнали, барону Унгерну шею накостыляли,— рассмеялся Нестор. — Прошли по забайкальским сопкам, через монгольские степи, тогда я не видел у вас унылых физиономий. Выпей, Строд, выпей, Асатиани, для подъема духа. — Нестор похлопал по плечу командиров, и большие глаза его заискрились.

Командиры выпили.

— Выйду на воздух,— поднялся Строд.

— Нам ли пугаться, Строд, мятежников с пистонными ружьями! Мятежных охотников да рыбачков станем разоружать словом правды, а не пулями. Якутов я видел, а тунгусов не видел. Якуты — добрый, простодушный народ, и тунгусы, думаю, их не хуже. Приедем в Якутск, разберусь кто враг, кто друг. Революционным чутьем определю,— добавил Каландарашвили.

- — К революционному чутью нужен строгий расчет,— все с той же сумрачностью возразил Строд.

— У тебя расчет, у меня порыв. Сердце часто подсказывает лучшие решения, чем самый трезвый ум,— возразил Нестор.

Строд. вышел на мороз и глубоко вздохнул, воздух, выдохнутый им, предостерегающе зашуршал, шуршание снежных кристаллов послышалось со всех сторон. В небе, непроницаемом от черноты, стояла белая луна, косяки ее света висели между пихтами. Следы копыт, человеческих ног казались выпуклыми на снегу, заиндевелые лошади дремали у распряженных саней.

От призрачного света душа Строда наполнилась белым безмолвием Севера. Он стоял как в забытьи, удивляясь тому, что снова оказался в тайге и, бог весть, выберется ли из нее.

Резко заскрипел снег. Строд обернулся. К нему подходил Асатиани.

— Тоже решил подышать свежим воздухом, но сразу дух перехватило. Черт знает какие морозы стоят! — сказал Асатиани.

— Дыши, но не говори. При «шепоте звезд» можно опалить легкие, и ты — жертва чахотки.

— Шепот звезд,— очень тихо и почему-то печально повторил Асатиани. — Поэтическое название дали якуты самым страшным таежным морозам. Почему?

— Не знаю, но думаю, они просто обожествляют грозные силы природы.

— Ты весь закуржавел, Строд.

— Сейчас и ты побелеешь. Стой и молчи.

052 -

1 ,

Они подняли головы к звездному небу, и каждый вспоминал свои небеса. Отроду чудилось косматое от сивых туч латвийское небо, Асатиани видел влажный густой синий бархат грузинских высот, но каждый думал об одном и том же — о тайге, таящей неожиданные опасности. Здесь можно ожидать всяких случайностей— от снежных ураганов