они вообще приехали просто так, без всяких подарков, – он бы понял и принял. Но привезли сувенир от гетмана и уверяют, что его похитили посреди столицы, более того, посреди царского двора, обидится и не поверит! А значит, участие запорожцев в возможных военных действиях представляется уже весьма сомнительным. Без пороха, без снаряжения, без провианта… Они бы и с пикой да саблей на врага пошли, но ведь Горох запросто откажется от военной помощи людей, которые его «не уважают». Просто из гордости и самодержавного форсу!

Остаётся кража хоккейного кубка… Вот здесь я в тупике. По всем прикидкам, брал его свой, лукошкинский человек. Но если смотреть шире, то эффект от кражи точно так же работает на руку заграницы. Во-первых, это может вызвать недовольство отдельной части граждан, а при разумной пиаровской технологии и спровоцировать побоища между командами! Во-вторых, наверняка отвлечет внимание милиции от главного (см. «отстрел» невест) и уж по крайней мере заставит дробить силы. В-третьих, бросает подозрение на всех иностранцев, приехавших ко двору, что тоже никак не улучшит международной обстановки. Получается замкнутый круг – так или иначе, но Горох будет втянут в войну. Закономерную, справедливую и, главное, вполне понятную даже рядовым лукошкинцам. Государь на девице иноземной не женился – обида… А иноземцы у нас кубок золотой, с червонцами, спёрли – ещё обиднее! Выводы напрашиваются самые печальные… Зато более-менее ясно, что нужно делать.

– Батюшка сыскной воевода! – раздалось со двора. – Наши с хоккея возвращаются.

Я поманил стрельцов через окно и дал двум вошедшим молодцам чёткие указания:

– Мне нужно видеть немецкого посла, попросите Кнута Гамсуновича быть у меня как можно скорее.

Парни поклонились и кинулись выполнять. Через пять минут в горницу вошла раскрасневшаяся с морозу Яга, поддерживаемая под локоток Еремеевым. Бабка приплясывала, размахивала руками и скандировала в полный голос:

– Братва, не зевай! По воротам надавай!

– На матче того… немножечко. Переувлеклась как бы… – виновато объяснил сотник, покручивая пальцем у виска.

– Кто крут и кто смел, тому место в НХЛ! – продолжала надрываться Яга.

– Н-да, лихо её разобрало, – сочувственно поморщился я. – Ну, всё равно заводи, сажай вон туда, на лавочку. Кто выиграл?

– «Святые отцы» – молодцам мо-лод-цы!

– Понятно, а с каким счётом?

– Три-два, – ответил Фома, усаживая бабку. Задачка не из простых, а если учитывать, что Яга под горячую руку и колдануть прямо в лоб может, то прямо «русский экстрим». – А ты тут чем занимаешься?

– Построением дедуктивных умозаключений, – таинственно подмигнул я. Потом аккуратно собрал бумаги со стола и пересел поближе к нашему вздрагивающему эксперту-криминалисту. Кот Василий устроился с другого бока от Яги, поглаживая её лапой и что-то успокаивающе мурлыча на ухо. Бабка вроде бы присмирела…

– Как запорожцы?

– Ребята хваткие, по два раза не переспрашивают. Ещё завтречка к ним на тренировку схожу, и можно на игру ставить.

– Полковник наверняка ворота обороняет?

– Да ну… – уважительно хмыкнул сотник. – У Левка Степаныча о другом голова болит – ну день, ну два, а ить к царю на приём идти надо. Как он государю нашему в глаза смотреть будет, ежели подарок гетманский не уберёг.

– Подумаешь, украли… рядовое событие.

– Так-то оно так, а только на Запорожье иначе всё. У них ведь там милиции нет, а о воровстве и помыслить стыдятся. Говорят, будто бы ежели кто на Сечи хоть хвостик свиной украдёт – того в мешок вяжут да палку покрепче рядышком кладут. Кто мимо ни пройдёт, всяк по мешку той дубиной и отметится! Может, и нам бы так?

– Взгляд, конечно, очень варварский, но верный… – кстати процитировал я строчку не помню какого автора. – Не сработает, у нас традиции другие. В Сечь женщин не допускают, а здесь первая же сердобольная дура выпустит негодяя из мешка, да ещё и наорёт на тех, кто поднимет палку. Народ сострадательный…

– И то верно, – признал Фома, – так какие указания по расследованию будут?

– Пока никаких. Вот побеседуем с господином Шпицрутенбергом, тогда и посмотрим.

Я бегло изложил Еремееву свою новую концепцию одновременного разрешения всех трёх дел. Он слушал внимательно, перебивал в меру и в конце концов признал мою полную правоту. Яга в разговор не встревала, сидела тихонечко, только время от времени нервно дёргая бородавкой на подбородке, словно её покусывали короткие разряды электрического тока.

Отправленные за послом стрельцы ввалились в дверь без стука:

– Беда, сыскной воевода! Убили ведь немца твоего…

Не убили. Господин посол был тяжело ранен в процессе дуэли. Дрались на трёхгранных шпагах пехотного образца, свидетелей хватало. Он получил действительно серьёзную колотую рану в грудь, но лезвие не задело лёгкие, и Яга однозначно диагностировала – будет жить. Мы застали Кнута Гамсуновича в Немецкой слободе, перебинтованного, бледного, но не сломленного духом. Рядом с постелью отважного немца крутился лекарь и две зарёванные горничные.

– Я всё равно его убью! – Это первая фраза, которой приветствовал нашу делегацию гражданин Шпицрутенберг.

Пока бабуля осматривала раненого и перебрасывалась с немецким врачом сугубо специфическими терминами, я оккупировал бесхозный табурет и открыл планшетку:

– Судя по всему, говорить вы пока ещё можете. Я не буду касаться этических и правовых норм дуэли как уголовно наказуемого деяния… Я всего лишь спрошу вас: КАКОГО ЛЕШЕГО?!

– Герр Ивашов, – торжественно приподнявшись на локте, начал старый дипломат. – Я глубоко уважаю вашу нелёгкую работу и скорее пущу себе пулю в лоб, чем огорчу достойного сотрудника милиции. Мне нечем оправдать своё поведение, но и слов раскаяния вы от меня не услышите. Как потомственный дворянин, я приму любое наказание и, зная вас как человека чести, попрошу милости моим поверенным. Я давно составил завещание и теперь могу…

– Стоп! Прошу прощения, но не так быстро… – вежливо отодвинулся я. На самом деле никаких законов, карающих за дуэль, в гороховском уложении не было. Следовательно, вряд ли имело смысл запугивать хорошего человека. Я перевернул страничку и обернулся