все собравшиеся вышли на крыльцо, где Ли подал сигнал сержанту Такеру, чтобы тот привел Тревеллера. "Пока животное запрягали, генерал стоял на самой нижней ступеньке и печально смотрел в сторону долины, за которой лежала его армия - теперь уже армия пленных. Он несколько раз рассеянно похлопал в ладоши, казалось, не замечая группу офицеров Союза во дворе, которые почтительно поднялись при его приближении, и, казалось, не замечая всего, что его окружало... . . Приближение лошади, казалось, вывело его из задумчивости, и он тут же вскочил на ноги. Генерал Грант сошел с крыльца и, направившись к нему, отдал честь, приподняв шляпу. За ним в этом акте вежливости последовали все присутствующие офицеры; Ли почтительно приподнял шляпу и ускакал, чтобы сообщить новость храбрым парням, которыми он так долго командовал".

 

Глава 12. Апофеоз – 1865-1870

В истории редко случается, чтобы один человек не только олицетворял, но и прославлял проигранное дело. Еще более исключительный случай - Роберт Э. Ли станет национальным, а не только южным героем: в его честь будет названа подводная лодка ВМС США с баллистическими ракетами класса "Джордж Вашингтон", его лицо появится на тридцатицентовой почтовой марке США, танк армии США (M3 Lee, очень популярный в британской армии в Западной пустыне Северной Африки в 1941 году). В его честь будет назван армейский танк (M3 Lee, очень популярный в британской армии в Западной пустыне Северной Африки в 1941 и 1942 годах), а в 1975 году президент Джеральд Форд посмертно восстановит его американское гражданство. * Трудно представить, чтобы какой-либо другой генерал, воевавший против своей страны, был так полностью интегрирован в национальную жизнь или стал предметом всеобщего восхищения даже среди тех, кто не испытывал симпатий к делу, за которое он сражался. Этот процесс начался почти сразу же после капитуляции.

Когда Ли проскакал сквозь ряды своих войск к яблоневому саду у Аппоматтокс-Корт-Хаус и сошел с коня, у него был короткий период подавленности. Он был удивлен, обнаружив, что стал объектом любопытства: федеральные офицеры подходили к нему, чтобы представиться или просто поглазеть на него, как на "льва" в зоопарке. Офицеры его штаба видели, что он в ярости от такого вторжения в его личную жизнь, и он не мог предотвратить покраснение щек, но держал себя в руках, пока не смог сбежать. К следующему дню он восстановил свое спокойствие. Он поручил полковнику Маршаллу составить прощальное обращение к своей армии; узнав, что генерал Грант хочет засвидетельствовать свое почтение, он сел на Тревеллера и сразу же поскакал навстречу Гранту на поле между двумя армиями - возможно, он не хотел, чтобы Грант увидел, насколько армия Северной Вирджинии испытывала недостаток во всем, от обуви и одежды до продовольствия. Два генерала беседовали более получаса, не расходясь, их штабы находились на почтительном расстоянии. Грант мягко убеждал Ли посоветовать другим армиям Конфедерации сдаться, но это была именно та политическая роль, которой Ли никогда не хотел, - он вежливо настаивал, что не может поступить так, не посоветовавшись предварительно со своим президентом, и Грант признал, что "бесполезно убеждать его делать что-либо, противоречащее его представлениям о правильном". Оба мужчины понимали, что после капитуляции Ли война была полностью закончена. Конфедерация потеряла свой капитал и основную армию; ее президент * и основные политические деятели были в бегах; ее валюта ничего не стоила.

Позже в тот же день генерал Мид приехал в лагерь Ли, и два противника Геттисберга дружески беседовали в палатке Ли. Ли подшучивал над Мидом по поводу седины в его бороде, а Мид отвечал, что Ли сам виноват в том, что большая ее часть появилась. Похоже, Ли расслабился, когда вернулся в свои покои и встретился со старшими офицерами и друзьями из прошлого, а не с незнакомыми людьми в форме. Как Грант и Мид, Ли был продуктом Вест-Пойнта - ранг, старшинство и уважение, причитающееся старшему офицеру, были для него так же важны, как и для любого другого вест-пойнтца, и неважно, какую форму он носил.

Ли подписал свое условно-досрочное освобождение 9 апреля и оставался в лагере до 12 апреля, пока армия сдавала оружие и распускалась. Затем он отправился в Ричмонд, сопровождаемый первые несколько миль почетным караулом из федеральных кавалеристов. Ночь на 12 апреля он провел в лесу в нескольких милях от Букингем-Корт-Хаус - там, где сейчас на дороге висит знак "Историческая деревня на Ли-Уэйсайд". Он все еще не хотел расставаться с палаткой и принимать приглашения переночевать в доме, и его смущало внимание и подарки еды, которые он получал, хотя он с благодарностью принял овес для Путешественника. В какой-то момент на следующий день Тревеллер потерял башмак, и Ли был вынужден провести ночь на мельнице Фланагана, ожидая, пока его лошадь обуют. Место его остановки теперь отмечено еще одной придорожной исторической табличкой. На следующую ночь он разбил палатку в Виндзоре, доме своего брата Чарльза Картера Ли в округе Поухатан. Утром к Ли присоединились его сын Руни и племянник Джон, и они поехали в сторону Ричмонда в составе около двадцати человек, за которыми следовали штабные повозки Ли и карета скорой помощи. Свидетель описал Ли, когда он приближался к дому: "Его лошадь была забрызгана грязью. . всадник сидел на лошади как хозяин; его лицо было изрезано уважающим себя горем; его одежда была изношена на службе и запятнана путешествиями. . . . Даже в тот мимолетный миг, когда он проезжал мимо моих ворот, я был потрясен его несравненным достоинством". На Ли был серый походный мундир с простым мечом, принадлежавшим когда-то Джорджу Вашингтону. Достигнув дома, он больше никогда не наденет шпагу.

Ричмонд, по которому он ехал, был разрушенным городом, улицы превратились в дорожки, проложенные среди обломков и гари от пожара, уничтожившего большую его часть. Прохожие приветствовали его, когда он подъезжал к дому 707 по Франклин-стрит, и он с серьезным достоинством отвечал на их приветствия. Перед домом он сел на землю и передал поводья Тревеллера одному из своих санитаров, затем открыл ворота в кованой ограде, поднялся по ступеням между дорическими каменными колоннами крыльца и вошел внутрь, чтобы начать новую жизнь.

Он не сдал свой мундир и не собирался этого делать еще какое-то время. Мэтью Брейди, знаменитый фотограф, который был не только неутомимым охотником за знаменитостями, но и великим художником, сфотографировал Ли на заднем крыльце своего дома всего через двадцать четыре часа после его возвращения в Ричмонд. Люди предупреждали Брейди, что "нелепо" предполагать, что Ли