Я уже говорила, что меня не просто растрогать, но я подошла к Фрэнку и изобразила сэндвич в стиле Венди Хизертон, зажав его ладонь между своими.

— Спасибо, Фрэнк… правда!

— Всегда готов, Хильди, — ответил он, уставившись в пол. И — неужели почудилось? — его щеки немного покраснели. Мои-то точно пылали.

Давным-давно, когда я только окончила школу, я была влюблена во Фрэнка Гетчелла. Не прощу Мейми Ланг, которая однажды вечером проболталась об этом моим дочерям, — мы немного выпили.

— Что?! — завизжали девчонки и повалились друг на друга, содрогаясь от хохота. — Фу-у-у, мама! Кошмар! — Они так хохотали, что едва могли дышать.

— Хватит, хватит. — Я посмеивалась. Я была чуть навеселе и видела смешную сторону. Они знали Фрэнка только таким, каким он стал сейчас. И разумеется, сравнивали его со своим отцом, который всегда выглядел безукоризненно и поддерживал себя в великолепной форме. — Он выглядел лучше… в те годы.

— Хочешь сказать, был похож на молодого гнома, а не на старого? — фыркнула Тесс.

— Фу-у! — взвизгнула Эмили. — Просто фу-у-у!

Это правда, Фрэнк невысок. Приземист. Однако в школе не только мне казалось, что он крутой. Не красавчик, нет, но суровый и сексуальный, и летом я занималась с ним любовью на чужих яхтах.

Лето после окончания школы. Мы с Мейми работали официантками в Вендоверском яхт-клубе, а Фрэнки трудился в лодочной мастерской (она была совсем рядом) — занимался отделкой и ремонтом лодок. Когда все члены клуба расходились, управляющий — здоровяк Джим Рэндалл — позволял персоналу пропустить по паре стаканчиков. Немного обвыкнув, мы начали приглашать друзей после работы — впускали их тайком в боковую дверь, чтобы выпить пойла, оплаченного непомерными членскими взносами.

Это было лето 69-го. Нам всем нравилось считать себя хиппи, но из всех настоящим хиппи был только Фрэнки Гетчелл. Он носил длиннющие патлы и курил травку без передыха — все так говорили. Я пристрастилась ходить на работу через лодочную мастерскую, нацепив форму яхт-клуба — матросскую юбчонку по колено и белую блузку без рукавов, — а Фрэнк чистил песком корпус чьей-нибудь яхты, потный и без рубашки. Я не была девочкой-красоткой, но и уродиной не была. Мне вообще иногда говорили, что я напоминаю Грейс Слик, и я пыталась соответствовать — длинные каштановые волосы, челка и жирный карандаш вокруг глаз. Фрэнк учился в классе моего кузена Эдди, и хоть я и делала вид, что не замечаю его, он всегда будил во мне нечто. Похоже, мое имя его забавляло. Он гудел на мотив популярной в то время песни: «И вот идет Хильди. Идет Хильди. Хильди Гу-у-уд».

Конечно, сейчас и представить невозможно, каким он был привлекательным в ту пору, однако он действительно был красавцем, мачо. Он работал не покладая рук; мышцы бугрились на теле, а от предков-анавамов ему досталась бронзовая кожа. Меня возбуждал звук его голоса, как ни пыталась я не замечать Фрэнка. А потом, как-то вечером, он явился на нашу вечеринку в клуб. К середине лета мы превратили яхт-клуб в собственное подпольное питейное заведение. Мы слушали музыку из транзистора — «Битлы», Боб Дилан, «Джефферсон Эйрплейн», Хендрикс — и пили, курили и танцевали на стойке. Дважды за лето приезжали копы, но у нас всегда кто-нибудь стоял на стреме на «капитанском мостике» — на верхнем этаже клуба. Дозорные замечали копов и давали нам знать; мы набивались в склад алкоголя, а Джим убеждал копов, что он тут один-одинешенек.

В тот вечер, когда Фрэнк появился впервые в клубе, я уже была навеселе, и он мне с первого взгляда, мягко говоря, понравился. В то время большинство ребят Вендовера отращивали волосы, но у Фрэнка волосы были действительно длинные, и густая прядь то и дело падала на глаза. Ему приходилось чуть наклонять голову, когда он смотрел на тебя, а когда он немного застенчиво опускал взгляд, челка снова падала на глаза.

В тот вечер, после нескольких бутылок пива, мы разговорились. Он спросил меня, собираюсь ли я в колледж, спрашивал про отца. Родителей Фрэнк уже потерял — они умерли друг за другом в течение полугода, от рака, когда Фрэнк еще учился в школе. Его единственный брат, Дэйв, воевал во Вьетнаме. Фрэнк жил один в своей развалюхе на холме, где и живет до сих пор. Потом мы пошли к доку, и Фрэнки узнал один из причаленных катеров. У хозяина была яхта, которую Фрэнки несколько дней назад помогал спустить на воду. Фрэнки гордился своей работой и решил показать мне. В те дни на пирсе вендоверского клуба все оставляли ключи на лодках. Кто их возьмет? Мы с Фрэнки брали, все лето напролет. В ту первую ночь мы завели катер и, хотя вода была неспокойной, помчались по гавани Вендовера — Фрэнки лавировал среди причаленных судов, словно на слаломной трассе, которую сам придумал. Мы остановились у длинной парусной шлюпки — 4 яхты, на которой Фрэнк работал последние недели, привязали катер к корме яхты, и Фрэнки забрался на борт. Потом протянул руку, я уцепилась, и он втянул меня на палубу.

В те дни я была стройной малышкой.

У Фрэнка оказался даже ключ от винного бара. Мы сидели на широком носу яхты и пили вино из бутылки. Не разговаривали, только смотрели друг на друга, потом со смущенной улыбкой переводили взгляд на звезды. Я выкурила свой первый косячок и поцеловала Фрэнки Гетчелла. В ту же неделю мы вернулись на ту же яхту, но после поцелуев спустились в трюм. Фрэнк был у меня первым. Каждый раз, почуяв запах лимонного масла, я возвращаюсь туда — в темный трюм, в богатый аромат цитрусового масла, которое Фрэнки втирал в каждый дюйм старых просоленных поверхностей. Мы забрались в койку хозяев. Фрэнки прижался ко мне своим крепким телом. Волны били в корпус, я чувствовала запах соли и лимона и новые, первобытные запахи мужчины и секса. Яхта поднималась и опускалась, качаясь — море той ночью было неспокойным, — и я не забуду, как все было возбуждающе и страшно. И резкая боль первого раза длилась несколько дней, заставляя сердце колотиться, стоило мне только вспомнить.

Очень долго я объясняла все свои проблемы со Скоттом — особенно сексуальные — тем, что именно Фрэнки стал моим первым любовником. Фрэнку нравилось быть немного грубым — не слишком, сколько требуется. Он был уверенным и