– Мне нужны еще уроки. Срочно.

И в ответ услышала лишь заливистый смех.

Глава 9

Клэй

Я до сих пор помню свой первый футбольный матч.

Я был еще совсем крохой лет пяти от роду и метром в прыжке. Помню запах дерна, помню, что шлем и щитки были мне великоваты, когда выбежал на поле. Помню, как толком не знал, что делать, но бегать, ловить мяч было весело, а на белых футбольных штанах остались пятна от травы.

И помню, что рядом были оба моих родителя.

Если закрыть глаза, я по-прежнему вижу эту картину: суровое лицо папы, который криками велел выкладываться на полную, и маму, которая всю игру готова была разразиться слезами от радости и гордости. Помню, как родители держались за руки.

Помню, что они были счастливы.

И это последнее воспоминание, когда они были такими.

После того матча все изменилось: сначала постепенно, а потом разом, как будто с полки сперва упала книга, а потом вы осознали, что началось землетрясение, которое по прошествии времени снесет дом.

Все началось с того, что родители просто разъехались, объяснив это так: им просто нужно какое-то время пожить раздельно.

«Маме с папой необходимо немного личного пространства, – сказал тогда папа. – Родителям это полезно».

Но все кончилось тем, что я не виделся с отцом неделями, а потом и месяцами, пока однажды он не приехал с кипой бумаг. Помню, как отец свернул документы в трубочку, а я умыкнул их и представлял, что трубка – это телескоп, а потолок – небо, усеянное звездами. Только когда мама спросила, можно ли ей тоже посмотреть в телескоп, а затем развернула эти бумаги и начала плакать, я понял, что моя жизнь сильно переменилась.

Папа усадил меня за кухонный стол и сказал, что мы остаемся одной семьей, даже если не будем больше жить вместе.

Я видел, как жизнь рушится вокруг меня, складываясь будто домино.

Но несмотря на все это, у меня оставался футбол.

Каждый сезон начинался одинаково – с ощущения, будто я возвращался домой, когда лето еще не кончилось, а осень уже подкрадывалась с первым ветерком. Этот день был самым любимым в году, он наполнял меня надеждой и радостью, как воздушный шар, медленно взмывающий в безоблачное голубое небо. С моей первой игры в юном возрасте и до того дня, когда я впервые выбежал на поле Бостонского университета под рев толпы на трибунах, футбол стал для меня мощным и чистейшим наркотиком.

Но сейчас… я не чувствовал ничего.

Наша первая игра сезона прошла как в тумане: я оделся, провел разминку и отыграл четыре четверти так, словно спал на ходу. Я присутствовал на поле со своими братьями по защите, отбивая, разбегаясь и подпрыгивая в воздухе для перехвата, почти выполнив пик-сикс[11]. Я хлопал по шлемам и радостно выкрикивал, вытирал пот с глаз, стоя на боковой линии, и усадил Райли себе на плечи, когда прозвучал финальный свисток и мы выиграли матч, а потом беседовал с представителями прессы так, словно был самым везучим и счастливым парнем на свете.

Но в душе чувствовал пустоту.

И как бы ни претило мне в том признаваться, но я знал, что причина тому – Малия.

Видя, как она разминается на том же поле, украдкой наблюдая, как подбадривает команду, я пытался не обращать внимания, какие взгляды бросали на нее не только парни из команды, но и те, кто сидел на трибунах, и чувствовал, будто медленно умираю от яда.

Хотелось бы мне стать сильнее. Хотелось бы перестать париться. Хотелось, чтобы все, что могло меня сломить в этой жизни, не довело дело до конца.

Это должны были быть мы.

Это меня она должна была целовать перед игрой, подбадривать во время нее, а после победы прыгать в мои объятия. Это мой номер должен быть нарисован на ее щеке, совсем как в старших классах, и моя куртка должна укрывать ее плечи, когда наступят осенние холода.

Вчера вечером, когда мы с Джианой пришли в «Театральный район», чтобы провести первый урок по привлечению внимания Шона, я почти забыл о режущей боли, прочно обосновавшейся в груди. Настолько сконцентрировался на помощи Джиане, на том, как научить ее играть в эти игры, что не было времени даже думать о Малии.

Мне было приятно отключиться от забот и увидеть изумление Джианы, когда мои подсказки увенчались успехом, приятно было почувствовать, как она трепещет и тяжело дышит от того, как я изводил ее в той кабинке, зная, что Шона это сведет с ума.

В том не было никаких сомнений, поскольку, будь я на его месте, меня бы это точно взбесило.

Я удивился, насколько было легко и непринужденно целовать Джиану в шею, шептать ей на ухо слова, от которых девичья кожа покрывалась мурашками. Вначале это было забавно, и я улыбался не переставая, находя чувствительные точки на ее теле, отчего она охала, томно вздыхала или извивалась, впиваясь ноготками в мою кожу.

Но постепенно это веселье превратилось в какое-то животное чувство.

Чем больше я прикидывался, что Джиана – моя и только я могу так ее дразнить, тем сильнее мне казалось, что так оно на самом деле и было.

Я смаковал каждый жалобный стон, который срывался с ее губ, как выстраданную награду. И с удивлением отметил, как тяжело мне было оторваться от нее, когда Шон вознамерился сделать перерыв. Встав из-за стола и поняв, что член стал твердым как камень, я подавил смешок, поправил штаны и прислонился к бару пахом, дав себе передышку.

Вопреки ожиданиям, Джиана оказалась очень притягательной с этими своими странными книгами, неповторимым стилем и наивностью, которую так старательно пыталась спрятать под маской решительной дерзости.

Она была… занятной. И забавной.

Но сегодня даже Джиана не могла вырвать меня из оцепенения.

– Жду таких перехватов на протяжении всего сезона, – сказал Холден и хлопнул меня по плечу, когда мы наконец вернулись в раздевалку. – Только в следующий раз лучше бежать в зачетную зону.

– Да, сэр, слушаюсь, сэр, – отсалютовав, парировал я.

Холден ухмыльнулся, стянул мокрую грязную футболку, кинув ее на пол, а потом кивнул мне.

– Ты в порядке?

– Да.

– Уверен?

Я повернул голову, кинув на него взгляд, говорящий, что не стану признаваться в этом вслух. Нет, я не в порядке. Какое там! Но не планировал это обсуждать.

Холден просто кивнул в ответ,