Шрифт:
Закладка:
– Оставить, говоришь?! – Александр язвительно улыбнулся и снова приготовился говорить, но в этот момент за окном послышался звук двигателя. Он быстро подошел к окну и выглянул на улицу. На хмуром его лице появилась легкая улыбка.
7.
Через несколько минут в комнату вошел еще один человек. Это была женщина на вид лет тридцати, с прямыми длинными волосами, опускавшимися чуть ниже плеч. Она была одета в темный костюм с юбкой, который элегантно подчеркивал ее стройные формы. Рукава костюма были открытыми и на правой руке красовалась большая татуировка, с какими-то иероглифами. В своих руках она держала брелок с эмблемой «Мерседес» и небольшой клатчик с двумя золотистыми буквами – «LV».
Вошедшую звали Диана и она была дочерью Александра. «Самая большая драгоценность всей моей жизни», – как любил говорить Александр всем, кто спрашивал его про нее. И действительно, несмотря на свой уже не юный возраст, она по-прежнему была необычайно красива собой и многие из тех, кто видел ее в первый раз, чувствовали странное желание свести с ней отношения поближе. У нее был какой-то особый взгляд, который, как кумулятивный снаряд, сразу проникал с самую душу смотревшего. Во многом взгляд этот был обязан красоте ее больших темных глаз и правильной форме носа и подбородка (здесь, конечно же, не обошлось без помощи пластической хирургии). В ее глазах был какой-то особый блеск, который при первой встрече заставлял многих мужчин теряться и говорить какой-то несвязный бред. Но была и еще одна особенность в ее взгляде, которая многими, особенно представителями сильной половины человечества, трактовалась совершенно неправильно. Когда она смотрела на кого-то, она не делала это одними глазами, а поворачивала к собеседнику всё свое лицо, будто старалась внимательно изучить каждую морщинку, каждую даже малую черту в его лице. Многие понимали этот язык жестов как особое расположение к себе и почти все они здесь очень сильно ошибались.
Вдобавок ко всем своим внешним качествам, Диана была хорошо образована и воспитана. В беседе она никогда не перебивала без нужды, никогда не садилась на уши с какой-то чушью, вычитанной на какой-то странице какого-то там блогера. Будучи дочерью Александра, она давно не испытывала никакой нужды в деньгах, но своим богатством она никогда не кичилась, образ ее выглядел естественно и натурально, и никак не соотносился с образом тех гламурных «тёлочек», которые разъезжали вокруг на точно таких же дорогих машинах. В разговорах же с малознакомыми людьми, пускай даже стоящими ниже ее на лестнице социально-экономического развития, она вела себя крайне просто и вежливо, зачастую завораживая человека своей харизмой и умением поддержать разговор почти на любую тему, но лишь только этот человек пытался пройти чуть дальше, она сразу давала ему понять, в свойственной ей деликатной манере, что продолжать движение дальше по этой траектории уже не стоит. Это понимали не всё. И тот, кто трудом неимоверных усилий все-таки имел неосторожность пробить этот внешний барьер и подобраться к ней ближе, тот, кто еще совсем недавно считал ее ангелом и существом абсолютно высшего порядка, вдруг сталкивался с тем, что перед ним оказывался совершенно другой человек, нежели поначалу он себе представлял. Он вдруг понимал, что сдержанность эта и деликатность, которые некоторые ошибочно приписывали ее скромности, была не больше чем оболочкой, за которой таилось что-то совершенно другое, что-то не по-женски сильное и опасное. И тогда он стремился уйти от нее прочь, убежать, забыть. Но это было уже нелегко. И цена, заплаченная за это некоторыми, была очень высока.
– А, вот и наша Амазонка! – Александр преобразовался при виде вошедшей Дианы. Вся тревога и злоба вмиг ушла и выражение искренней радости засветилось на его лице. – Ты как всегда бесподобна!
– Привет, пап! Пётр, дядя Миша! – она по очереди улыбнулась каждому, но подошла только к отцу, целуя его в его выбритую щеку, которую он тут же поспешил ей подставить. – Не замерз тут у нас?
– Да, у вас тут явно не Лас Пальмас. У нас в такую погоду даже зимой не каждый из дома выйдет! Дождь, холод! Читал, что у вас снег тут на днях падал. Вот где не хотел бы быть в начале лета, так это в Питере!
– Про снег это уже явно преувеличение, – как-то натянуто усмехнулся Петро. Он еще не до конца отошел от прошлого разговора.
– Боюсь, это правда! Я бы не поверила, если бы не увидела это сама, – ответила она ему с легкой улыбкой.
– Это всё климат, который меняется! – зевая, развалившись на диване, заметил своим тонким голоском Миха. Его жирные белые ляхи вылезали из-под халата, но его это нисколько не смущало, как, впрочем, и всех остальных, кто знал его всю жизнь. – Чайку может, Ди, или вон, как Петька, может погорячее чего налить?
– Лучше бери чай. Я – плохой пример, – с горькой иронией парировал Петро.
– Никто из нас не безгрешен, – ответила Диана с улыбкой, подходя к свободному креслу и осторожно опускаясь в него. Взгляд Петро невольно остановился на ее груди, потом сполз на ее тонкие ровные ноги. Это было совершенно непроизвольно, он сразу понял это и поспешил отвернулся куда-то в сторону, к окну. У него еще было живо воспоминание, как когда-то давно Александр, заметив несколько раз его странные взгляды, обращенные на его тогда уже совершенно раскрывшуюся в женском плане, но всё еще несовершеннолетнюю дочь, схватил его всей пятерней за яйца и держал его так до тех пор, пока Петро, тоненьким голоском только что прорезавшегося на «кукареку» петушка, не дал ему развернутое обещание не то что не думать и не смотреть, а напрочь забыть, что у него есть дочь.
– Дядя Миша, не против? – ее рука залезла в сумку и достала оттуда пачку тонких сигарет.
– Ну если папа разрешает, что я могу сделать? – засмеялся дядя Миша и его тучное тело затряслось в кресле.
– Курить вредно. Папа, конечно же, против. Но ремнем, говорят, детей бить в наше время нельзя, а других управ на тебя у меня не осталось.
Диана поднесла зажигалку к сигарете и раскурила ее. Все остальные молчали, не отводя от нее глаз. Первым после паузы заговорил Александр:
– Ну что,
