По доброте душевной я как мог успокаивал штурмана. Сказал, что не поверил старпому ни в едином слове. А если что-то похожее с кем-либо когда-то и произошло, то бессонная ночь и общее ослабленное состояние организма – достойное оправдание такого конфуза. Багров от себя добавил, что с ним в девятом классе тоже случилось нечто подобное. Пришёл как-то к однокласснице уроки делать, а у отца её на балконе целая фляга браги поспевала. Налил он стаканчик попробовать, потом ещё один и ещё… Бражка сладенькая, вкусная, пьётся, как лимонад. Так и сидели, физику изучали… Но тут неожиданно выяснилось, что не всё так хорошо, как казалось. Графики и формулы в учебнике стали двоиться, хотел было встать – ноги отказали! Следом отказала голова и всё остальное. Как дома оказался – ничего не помнит. Наутро выяснились кошмарные подробности: вся квартира у подруги заблёвана, уроки не сделаны, портфель потерян, подружка родителями наказана и перестала с ним дружить.

Борисыч сидел, кивал головой и с благодарностью слушал наши дружеские увещевания. Но недолго ему пришлось расстраиваться и быть униженным и оскорблённым. События сегодняшней ночи разворачивались с невероятной быстротой и легко меняли местами победителей и побеждённых.

Минут через пять из-за двери гальюна показался старпом. Физиономия его выглядела уже не такой довольной, взгляд бегал по сторонам, и вид был какой-то растерянный. Всё его лицо и верхняя часть туловища оказались мокрыми. Ни слова не говоря, старпом скорым шагом проследовал мимо нас к кормовой переборке и скрылся за круглой дверью. Тяжёлый дух стлался за ним шлейфом. Озадаченно переглянувшись, мы со штурманом, не сговариваясь, встали и заглянули в гальюн. Очевидно же, что именно здесь со старпомом произошла какая-то неприятность. Так оно и оказалось.

Чтобы всем было понятно, должен сразу объяснить, что гальюн подводной лодки – это не какой-то там пехотный сортир. Это сложнейшее техническое устройство, над которым не один день трудились ведущие инженеры советского ВПК и для надёжного функционирования которого задействовали несколько общекорабельных систем, в том числе систему сжатого воздуха. Все эти навороты требуются вовсе не для того, чтобы, надраить до небесного сияния, а затем продуть и просушить поросшее ракушками заднее место суровых моряков-подводников. Это нужно единственно для того, чтобы иметь возможность удалять отходы их жизнедеятельности за борт. А на глубине, как мы понимаем, сделать это не так-то просто. Наружное давление, достигающее порой весьма значительных величин, сильно тому препятствует. Именно поэтому по мере заполнения баллонов гальюнов различными стоками их содержимое не просто по шпигату стекает прочь, а выдавливается в море сжатым воздухом. Исходя из чего можно предположить, что пользование подводным гальюном сопряжено с определёнными трудностями и даже опасностями. Не зря именно этому в первую очередь обучают молодых матросов, едва пришедших служить на подводную лодку. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Именно здесь и поджидала Горыныча крупная неприятность.

Окрылённый удачной местью и удовлетворенный видом поверженного зубоскала-штурмана, старпом забыл сделать одно элементарное действие. Перед тем, как смыть за собой, он не убедился, что в системе гальюна отсутствует остаточное воздушное давление. На радостях он просто нажал на сливную педаль и… получил назад всё, с чем незадолго до этого навсегда (как ему казалось) расстался.

Нельзя сказать, чтобы штурман обрадовался тому, что произошло со старпомом, но настроение его заметно улучшилось. Заглянувший вслед за нами в гальюн механик сокрушённо покачал головой и кликнул для наведения порядка дежурного трюмного.

Минут через пятнадцать старпом вновь появился в отсеке. Он уже привёл себя в порядок и терпко благоухал ароматом тройного одеколона. Ни слова не говоря, не вступая ни в какие объяснения, Горыныч сел на своё место и тут же занялся делом: Багров получил подзатыльник за то, что отклонился от курса на полградуса, боцман – кулаком по рёбрам за лишний метр на глубиномере, Арнольд улетел в трюм с массой принципиально невыполнимых поручений и с указанием не показываться наверху до их полного выполнения. Шутить Горынычу больше не хотелось. Не до шуток было и штурману. От греха подальше он забился в свою рубку и там затих. И лишь старший лейтенант Генерал, наш заслуженный механик и известный карьерист, которому в этой жизни бояться уже было нечего, невозмутимо сидел, морщил лоб и чему-то загадочно улыбался.

Когда бесшумно распахнулась переборочная дверь и, грузно перевалившись через комингс, в центральном посту появился командир, все взгляды с надеждой обратились к нему. И надо сказать, что надежды присутствующих отец-командир вполне оправдал. Прежде чем пройти в гальюн (оказывается, обильный вечерний чай на начальников и подчинённых действует одинаково!), он дал старпому долгожданное распоряжение – всплывать.

Долго просить никого не пришлось. Горыныч тут же подскочил с места и потянулся к коробке боевой сигнализации. Не успела захлопнуться за командиром железная дверь, как зовущие и дребезжащие звонки тревоги разнеслись по отсекам.

– Учебная тревога! К всплытию под перископ, на сеанс связи!

В центральном посту вновь стало многолюдно. Десяток человек пробежали из носа в корму, другой десяток – обратно. Вот в проёме носовой переборочной двери появилась одухотворённая физиономия замполита. За ним ещё кто-то. Из гальюна, протирая мокрым вафельным полотенцем лицо и шею, выходит освежившийся командир. В услугах вахтенного офицера надобности больше нет, поэтому я оставляю центральный пост и направляюсь в седьмой отсек на своё рабочее место.

Между тем команды в центральном посту следуют одна за другой. Резкие и деловитые, они, словно короткие автоматные очереди, разносятся по всем закоулкам подводной лодки:

– По местам стоять, к всплытию!

– Акустик, прослушать горизонт!

Убедившись, что над нами и поблизости нет никаких судов, командир начинает всплытие.

Тут тоже не всё так просто. Именно в эти несколько минут, когда перископ ещё не поднят, а акустическое наблюдение ввиду близости поверхности воды малоэффективно, подводной лодке грозит наибольшая опасность от таранного удара. Чтобы побыстрее миновать опасный диапазон глубин, необходимо увеличить скорость, что тут же и делается:

– Оба мотора – средний вперёд!

– Всплывать на глубину десять метров! Дифферент – три градуса на корму!

Нехотя качнулась стрелка глубиномера и всё увереннее и быстрее поползла наверх. Отработан заданный дифферент и палуба превращается в горку.

По достижении перископной глубины, чтобы не повредить выдвижные устройства, командир уменьшает скорость:

– Оба мотора – малый вперёд!

Затем, немного притормозивши:

– Поднять перископ!

– Поднять антенну «Анис»!

– Поднять «Иву»!

В седьмом между тем особой суеты не наблюдается. Все койки свободны, посторонних нет. Самокатов, вальяжно развалившись на