Все чаще он задумывался: не стоило ли сказать ей все так, как есть? Но последствия этой откровенности казались ему еще более пугающими, чем нынешнее положение, полное неизвестности. Сейчас у него еще была надежда. Как только он расскажет… ее уже точно не будет.

Он поставил перед сыном подоспевшие пельмени. Миша аккуратно взял ложку и на руке его блеснул так хорошо знакомый Валере браслет… Его подарок на первую годовщину свадьбы.

Почему она оставила его Мише? Потому ли, что хотела избавиться от воспоминаний об их общей жизни или что-то иное было тому причиной?

Он присел рядом с сыном за стол. Кусок не лез в горло, поэтому Валера просто наблюдал за тем, как Миша ест: так медленно, осторожно, словно старался кому-то угодить…

Нужно было что-то делать. Нужно было столько всего решать… Разобраться с документами, нанять няню… встретиться с матерью Миши и потребовать у нее миллион ответов насчет сына…

Взгляд скользнул по плохонькой старой одежке, из которой не вылезал Миша. Злата была права: ему стоило позаботиться о том, чтобы ребенок был нормально одет. Следовало начать хоть с чего-то…

Разве не так он привык жить? Действовать, а не мотать на кулак сопли. Но без Златы словно сам себя потерял…

– Вкусно?

Вопрос сорвался с губ неожиданно, а потому прозвучал резко, словно бы грубовато. Миша замер, поднял на него испуганные глаза и Валера тут же сам себя отругал: очередная попытка заговорить с сыном вылилась в сущую катастрофу.

– Я имею в виду – может, ты чего-то другого хочешь, – пояснил неловко, прочистив горло.

Миша тут же отрицательно помотал головой. И Валера понял, что понятия не имеет, что делать дальше.

А Злата сейчас наверняка знала бы, что сказать. Миша ведь недаром к ней так сразу потянулся…

Как и он сам когда-то. Один взгляд на нее, наблюдающую за ним тайком – и между ними словно незримая нить протянулась. Прочная, неразрывная, крепнущая, как казалось, с каждым прожитым вместе днем…

Она, наверно, и не понимала, как перевернула всю его жизнь. Она, вероятно, никогда уже ему не поверит, что он и не смотрел больше ни на одну другую женщину… но это было правдой. Даже теперь, когда Златы рядом не было, она присутствовала во всем, что его окружало. Никому иному не было места в его мыслях. И уж подавно – в душе, которую просто и бесповоротно ей вручил.

И от того даже поверить не мог, что она живет сейчас там, без него… Свободно дышит, что-то делает, не испытывая этой парализующей тоски. Она не отвечала на его звонки, не читала сообщения… а он все бился об эту стену, потому что у него ничего больше и не осталось.

Нет, не так. Еще у него был сын. С которым он понятия не имел, что делать… Но начать следовало хотя бы с самого малого.

Когда Мишина тарелка опустела, Валера как можно бодрее объявил:

– А теперь мы с тобой едем в магазин!

Он понял, как странно они выглядят вместе, едва зашел в один из магазинов с детской одеждой. Он, хорошо и со вкусом одетый, и Миша рядом – в заплатанном старом пальто, бедственное положение которого заметил только тогда, когда взял сына за руку, чтобы вести на улицу.

Наверно, нужно было заказать одежду на дом. Он, конечно, не знал нужного размера, да и плевать – покидал бы в корзину попросту все возможные… Но отступать теперь уже было поздно.

Он заметил, как на них с подозрением косится одна из продавщиц. Это вызвало в нем волну боли и гнева, и он ответил ей жестким, ставящим на место взглядом, после чего требовательно подозвал к себе легким движением руки.

– Чем могу помочь? – с неестественной, приторной улыбкой поинтересовалась она.

– Нам нужна одежда, – откликнулся кратко. – Полный гардероб. Несколько вариантов.

– Какой размер?

Он выдержал этот неудобный вопрос спокойно. Тоном, не терпящим возражений, ответил:

– Подберите на глаз, а мы примерим.

Когда они с Мишей оказались в кабинке, он склонился к сыну и стянул с него пальто. Но едва попытался освободить ребенка от старого свитера, как тот отшатнулся от него и в какой-то момент показалось: Миша сейчас попросту сиганет прочь, сбежит, как от какого-нибудь чудовища…

Валера поспешно удержал сына, взяв его за плечи. Стараясь говорить мягко, спросил:

– В чем дело? Нам с тобой нужно померить новые вещи. В этом нет ничего страшного.

Миша нервно сглотнул, глядя на него расширившимися от непонятного страха глазами.

Ситуация снова выходила из-под контроля. Он пытался мыслить трезво. Отчаянно соображал, как успокоить ребенка…

Блеск браслета на Мишиной руке показался настоящим спасением.

Валера коснулся браслета пальцем, убежденно заговорил:

– Помнишь, она говорила, что тебе нужно переодеться? Мы должны слушаться… ее.

Он едва не произнес «маму». Но Злата не соглашалась стать его сыну матерью. Как бы им обоим с Мишей этого ни хотелось. Как бы ни было трудно отделить ее в своем сознании от себя, облекая в это размытое, безликое «она»…

Но Миша все понял. Покорно стянул сам с себя свитер и Валера тут же замер от ужаса: на спине его красовался странный продолговатый шрам…

Он попытался это проглотить. Сделал вид, что не заметил ничего особенного, чтобы не смущать сына. Но в голове бешено роились новые вопросы…

Как она это допустила?..

Получасом спустя они наконец покинули магазин с пакетами, полными новой одежды. И хотя Миша был облачен во все новенькое, он отчего-то бережно сложил старое барахло и забрал его с собой тоже…

Ужинали блюдами, заказанными через службу доставки. Когда Миша лег спать, Валера зашел к себе в спальню и с тоской посмотрел на телефон.

На нем были кучи звонков и сообщений, но самого главного по-прежнему не было.

Он знал, что все зря. Знал, что она не услышит и даже не просмотрит его сообщение. И все же зашел в их переписку, усеянную его безответными посланиями и нажал на значок микрофона…

– Привет…

Первое слово далось тяжелее всего. Глупое, короткое «привет», неспособное передать и доли того, что он сейчас чувствовал.

Он сглотнул, прочистил горло и заговорил снова.

– Понимаю, что ты не хочешь меня слышать… знаю, что даже не включишь это голосовое сообщение…

Вздох. Говорить было так трудно… но молчать – еще сложнее.

– Мы с Мишей сегодня ездили в магазин и купили много всякой одежды, – продолжил он, стараясь, чтобы голос звучал обыденно, но ничего не выходило. Каждое произнесенное слово, даже самое простое, короткое и пустое, кричало, как ему казалось, о его отчаянии. О тоске. О том, как ему нужно…

– Мне так хочется слышать тебя сейчас, – наконец признался сдавленно, сдаваясь и открывая собственную слабость. – Так хочется говорить с тобой… Пусть ты меня не слышишь. Но я… когда говорю, чувствую будто ты становишься хоть немного ближе… мне без тебя так трудно, родная… так невыносимо…