— Терентьев! Виталий Терентьев!

— Я здесь, — отзывается дебошир.

Его уводят, и у меня появляется чувство какой-то неправильности. Почему приехал не Молчанов, а эта мерзкая дама? Где Марина? Она не упустила бы возможности вернуться за мной? Какого чёрта меня здесь держат?!

Чувство усиливается, когда тётка с "вороньим гнездом" на башке величественно проходит к выходу, а за ней, понурив голову, бредёт Виталик.

— Товарищ ответственный секретарь! — кричу через решётку, —а как же я?! Обо мне товарища Молчанова предупредили?!

Не помню её имени, поэтому приходится обращаться так. Не кричать же "Эй, ты!".

— А ну, разговоры! — поднимает голову дежурный.

Тётка останавливается, а затем подходит к обезьяннику.

— Тут тебе самое место, червяк навозный—шипит она, — оболгал моего племянника. Пусть теперь увидят, какой ты на самом деле, и стоит ли тебе верить!

Племянник, ну конечно же. Как ещё подобный рукожоп мог попасть в штат областной газеты? Только благодаря родственным связям. Тётка и к делу пристроила и косяки прикрывает. Многое становится в этот момент понятным. А вот хорошего тут вообще ничего нет.

— Ветров! Альберт Ветров! — разносится по коридору.

Весёлый старлей на этот раз не улыбается.

— Подпиши, — он бросает передо мной несколько отпечатанных на машинке листков, — и можешь быть свободен.

"Я, Ветров Альберт Сергеевич… распивал спиртные напитки в парке Молодёжный… приставал к прохожим… в ответ на замечание гражданина Терентьева..."

— Это что?

— Твоё чистосердечное признание.

— И как я после этого буду свободен?!

— Скажи спасибо, что Терентьев на тебя заявление писать не стал, пожалел, — вкрадчиво говорит старлей, — ты на уважаемого человека напал. Сотрудника областной газеты. Избил. Нанёс увечья.

— Алкаш он, а не сотрудник! — говорю, — вы позвоните в издание. Его уволили сегодня!

— Заврался ты, Ветров, — милиционер качает головой. — Зря ты так. Подпиши, и скоро дома будешь. Тут административка, не больше. Отсидишь пятнадцать суток. Может, даже из комсомола не выгонят, порицанием отделаешься. Если покаешься и признаешь свою вину.

— А если, нет?

Трудно себе представить, что этот вот советский милиционер, меня сейчас бить начнёт или применять иные методы физического воздействия.

— Я никуда не спешу, — говорит, — ты хорошо подумал?

— Оговаривать себя не буду.

— Дежурный! — кричит он, теряя ко мне интерес, — уводи! В сортир не пускать!

Вот сволочь! Через полчаса понимаю эффективность этой меры. В туалете я был часа три назад, ещё в "Доме Печати". Не так чтобы мне туда сильно хочется. Но сама невозможность словно подстёгивает физиологические потребности. Через час ни о чём другом я не могу думать.

Где же Подосинкина?! Её похитили инопланетяне?! Или Молчанов приказал не дожидаться меня и улетать в Берёзов?! Сделали свои дела и бросили меня здесь в тюремной камере! Каждое движение и каждый звук отдаются болью внутри.

— Не передумал ещё? — у решётки стоит старлей.

— Нет.

— Обоссышься, языком у меня камеру вылижешь, — бросает он.

Я не знаю, сколько проходит времени. Кажется, за крохотным окошком, под самым потолком начинает темнеть. Вдруг перед дежуркой появляется Молчанов. Тру глаза, мне кажется у меня глюки.

— Вы к кому, товарищ?

Нет, дежурный тоже его замечает. Из-за спины Молчанова выходит инструктор обкома с верблюжьей физиономией. Его тут, очевидно, знают, поэтому вопросы отпадают. А следом вбегает Подосинкина и кидается ко мне.

— Альберт, как ты? Что у тебя с лицом?!

— В туалет хочу, — признаюсь, — Очень сильно.

После этого колёса правосудия начинают крутиться очень быстро. "Волна" направляет в район парка сразу трёх "Чаек". Меня выпускают, но просят задержаться. Провожают в туалет для сотрудников, а затем, поят чаем с киевским тортом.

Пока я притупляю стресс быстрыми углеводами, на подростков они тоже действуют отлично, Подосинкина рассказывает о своих приключениях.

Едва она оказалась за порогом отдела, как сразу нашла две копейки и позвонила в редакцию из ближайшего таксофона. Ответила ей ответственный секретарь, Людмила Петровна Терентьева. Собственно, это был единственный номер, который блондинка знала. Именно с секретарём она, как главный редактор районки обсуждала до этого все рабочие вопросы.

Ответственный секретарь рекомендовала Марине не волноваться и больше никого не беспокоить. Вскоре к милиции подкатили белые жигули первой модели, и Терентьева пулей залетела в здание.

Няша обрадовалась, но когда Терентьева увезла дебошира, а я всё не появлялся, снова заволновалась. Знакомый телефон в редакции не отвечал, и Марина приняла решение ехать в "Дом Печати" самостоятельно, на общественном транспорте. Беда в том, что столичная жительница Белоколодецк знала плохо, и раньше путешествовала по нему только на служебной машине или на такси.

Помытарившись по нескольким пересадкам, няша всё-таки добралась до редакции, где её ждал очень злой Молчанов. Остальное я вижу собственными глазами.

Не могу понять, почему система не работает, пока её хорошенько не пнуть. "Чайки" обнаруживают мороженщицу, та даже не ушла ещё из парка. Она подтверждает, что за пару минут до инцидента я был совершенно трезвым.

Находится продавщица универсама, продавшая Терентьеву портвейн. Поквартирный обход окрестных домов даёт несколько свидетельниц. Мамаши гуляли днём в парке и видели происшествие от начала и до конца. Находится даже "розочка", до этой поры мирно лежавшая в траве возле скамейки.

В участок возвращают ошеломлённого Терентьева. Его проводят мимо нас. На руках у придурка наручники.

— Заявление писать будете? — спрашивает старлей.

— Буду, — киваю, и Подосинкина меня поддерживает.

— Придётся из вашего Берёзова приехать несколько раз, — предупреждает он, — пока дело будем готовить.

— Ничего, приеду.

Прощать Виталика я не собираюсь. Бог простит. А я от толстовщины далёк. Как говорится, ударившему по левой щеке подставь правую руку предплечьем наружу, потом левым кулаком бей поддых, а правым локтем в челюсть. Вот тогда во всём мире наступит настоящая справедливость.

— Что, вскормлённый в неволе орёл молодой? — спрашивает Молчанов уже в машине. —Силён ты неприятности находить!

Не смотря на всё произошедшее, он по неизвестной мне причине находится в приподнятом настроении.

Но шутка мне не нравится. Не хватало ещё в глазах первого секретаря неудачником прослыть. Такой ярлык хуже чесотки. Если прицепится, будут от тебя люди шарахаться до конца дней.

— Разве неприятности, Сергей Владимирович? — отвечаю, — я, наоборот, удачу приношу.

—Это как? — удивляется Молчанов.

—